Книга Звездный удар, страница 144 – Уильям Майкл Гир

Клякса подкатился к нему поближе, сплющился и с любопытством запищал:

— И через пару сотен лет ты будешь мертвецом, всю жизнь преследовавшим мечту?

— Ага. — Мэрфи сцепил руки на затылке. — Оглянись вокруг. Целая вселенная ждет, чтобы я сунул нос в ее дела. Вот почему я думаю, что твои Ахимса заблуждаются. Вы достигли бессмертия и забыли о том, что такое жизнь. Бессмертие стало самоцелью.

— Но это и есть жизнь.

— Чушь! Это существование. Жизнь — это нечто другое. Жизнь — это мечта, познание, стремление к новому. Черт побери, вероятно, если бы Толстяк не оторвал мою задницу от Земли, я сейчас был бы уже трупом, но уверяю тебя: если бы я не был десантником, я бы не оказался здесь. Имей я выбор — совершить смертельно опасный прыжок в какие-нибудь южноамериканские джунгли или просидеть всю жизнь страховым агентом в Бруклине, я выбрал бы прыжок в джунгли.

— Даже если бы тебе пришлось умереть?

Мэрфи улыбнулся.

— Даже тогда. Ведь всегда есть надежда. Ведь если я отправляюсь на задание, я вовсе не мечтаю о том, чтобы меня подстрелили, я иду, чтобы видеть, обонять, слышать, ощущать все, что только можно.

— Даже ценой безвременной смерти?

— Даже так. Видишь ли, умирая, я буду знать, что жил полной жизнью, испытал все, что может испытать человек. Сделал все, что возможно. Конечно, всегда есть риск, что тебя что-то остановит на твоем пути, что-то вырубит. Жизнь несовершенна — особенно для мечтателей.

— Именно риск и беспокоит меня.

— Нет риска — нет славы, приятель.

Клякса изумленно присвистнул.

— Значит, ты не думаешь, что по сравнению с другими Ахимса Толстяк был ненормальным?

Мэрфи расправил плечи.

— Клякса, иногда не мешает немножко поджарить себе пятки, чтобы самоутвердиться. Мне кажется, Ахимса нуждаются в объективной самооценке. Их дела плохи.

— Я подумаю над тем, что ты сказал. Ты смотришь на безумие совсем по-другому.

— Ага. — Мэрфи продолжал говорить, замечая, что Клякса начал сплющиваться. — Да, что означает эта кривая сопротивления на экране? Мне казалось, ты говорил, что магнитные линии заморожены в диске сращения и что они развивают угловое ускорение через горизонты.

— Я еще раз объясню это тебе, человек. — Мэрфи не расслышал едва различимое бормотание Кляксы: — Нет риска — нет славы. Нет риска — нет славы.

* * *

Виктор Стукалов застал Мику Габания в оружейном отсеке за чисткой одного из ружей. Он облокотился на барьер, отгораживающий полки с оружием, и воскликнул:

— Что я вижу, Мика? Если бы рядовой чистил оружие без приказа — это еще можно представить. Но лейтенант? Я думал, что это занятие для низших чинов.

Мика взглянул на него, вскинув бровь.

— А что, ты видишь вокруг много низших чинов, Виктор? Часть подразделения улетела к звездам. Другие строят базу на Тахааке. Здесь мы обязаны сами чистить свое оружие.

— Может быть. Какой большой путь прошли мы после Афганистана. — Он покачал головой. — Половина спецназа работает среди звезд под началом американского капитана. Половина американских десантников выполняет приказы русского майора. Куда мы отправимся в следующий раз?

Мика пожал плечами и иронически улыбнулся.

— Кто знает, товарищ майор? Судьба играет с нами странные шутки, да? — Он положил ружье на колено и уставился в пустоту. Его огромные ручищи безвольно покоились на ружье, под светлой кожей бугрились могучие мышцы.

Голос Габании смягчился — он спросил:

— Что мы делаем, Виктор? Какова истинная цель всего этого? Где правильный путь? Для меня все ориентиры потеряны.

Стукалов сжал руки и наклонился вперед.

— Я помню те времена, когда наш мир казался довольно запутанным, сложным местом. Мы спрашивали себя, правильно ли мы поступаем, вторгаясь в Афганистан. Партия сменила курс, стала равнодушной, оставив нас в замешательстве. И правда, что же нам делать дальше? Мы посылали оружие кубинцам, поддерживая революцию и защищая простой народ, а американцы и арабы посылали оружие афганцам, поддерживая контрреволюцию и защищая простой народ.

— Это было ошибкой? — Мика смотрел на него отсутствующим взглядом. — Государство дало нам все, Виктор, и я полагаю, что немного преданности не повредит.

Стукалов покачал головой:

— Я не предатель. Просто я думаю о том, как изменился образ наших мыслей. Мне интересно, кто такие люди. Капитализм был заклятым врагом. Но Ленин, Сталин, Троцкий — никто из них не встречался ни с Шисти, ни с Ахимса. Мика, все изменилось. У нас теперь нет такой роскоши, как разделение мира на белое и черное. Проблема в том, дружище, выживет ли кто-нибудь из нас вообще?

Габания дернул плечом.

— Не могу поверить, что все те годы партия ошибалась.

— Из-за твоего отца, Мика? — осторожно спросил Виктор.

— Он был врагом народа! — яростно выкрикнул Габания, напрягая мышцы и сжимая кулаки. — Он предал наши общие идеалы! Правильно, что его казнили. Я мог бы собственноручно нажать на курок, Виктор!

Стукалов кивнул.

— Конечно, это не мое дело, но ты ничего не слышал о твоей матери после того, как ее отправили в лагерь?

Лицо Мики окаменело.

— Никто не получает писем из ГУЛАГа, товарищ майор. Может быть, она стала полезным гражданином государства. Может быть, и нет. Может быть, она мертва, что, впрочем, не меняет дела. Не так ли?

Виктор вздохнул.

— Прости, друг. Мне не надо было говорить об этом. Просто я думал, после того, что все мы увидели…

Габания ответил по-прежнему вежливо, но несколько высокомерно:

— Не утруждай себя заботой о моей частной жизни, товарищ майор. Ты отвечаешь за действия вверенного тебе подразделения и за защиту интересов государства и партии. Исполняй свой долг. А я буду исполнять свой, Виктор.

Виктор слабо улыбнулся.

— Да, Мика, я совершенно согласен с тобой. И снова прошу тебя простить меня за то, что потревожил старые воспоминания, Прости меня. — Он выпрямился и медленно пошел прочь. Его душа была в смятении от того, что уже произошло, и от того, что еще могло произойти.

* * *

Светлана подняла глаза от компьютера и посмотрела на Сэма.

— От Моше ничего нет. Ничего. Мы не можем связаться ни с кем из АСАФа.

Глаза Сэма сузились, челюсти сжались.

— А “Призрак”? С ними можно связаться?

Она поорудовала странными рычагами, которые частично уже были приспособлены для человеческих пальцев.