Книга Император. Боги войны, страница 75 – Конн Иггульден

— Не могу, повелитель. Ты мне еще нужен.

— Чего ты хочешь? Золота? — Губы Птолемея презрительно искривились.

— Я хочу, чтобы Клеопатра вернулась на трон, — ответил Юлий, пристально глядя на мальчика. Однако, сказав, он сразу усомнился, что и вправду этого желает. До ночного свидания с Клеопатрой ему все представлялось ясным. А теперь мысль вернуть царицу в объятия брата уже не казалась привлекательной.

— Я так и знал — тут не обошлось без нее! — взорвался Птолемей. — Я так и думал! И ты думаешь, я соглашусь? Она обращалась со мной, как с ребенком.

— Ты и есть ребенок! — отрезал Юлий и тут же пожалел о своих словах. Он вздохнул и снова сел на скамью. — Наверное, приближенные выполняют любое твое желание?

Птолемей помедлил.

— Да — если оно не противоречит обычаям. — Фараон избегал взгляда Юлия. — Пусть я молод, но придворные почитают мой сан и происхождение. — Птолемей опять вспылил: — Твои люди вторглись в мои покои, ударили меня! Тебя жестоко казнят, когда…

— Как я заметил, Панек с тобой не очень-то считается, — пробормотал Юлий.

Птолемей сверкнул глазами:

— Ты ничего не знаешь о моей жизни, римлянин! Я юн, но я фараон! Я — воплощение бога. А Панек…

Он смешался, и Юлий, видя, что нашел слабое место, быстро заговорил:

— А Панек управляет страной. Думаешь, ты вырастешь, и советник уступит тебе власть? Напрасно. Произойдет несчастный случай: ты неудачно упадешь или заболеешь, и следующие несколько лет, пока подрастает другой фараон, будет править Панек. Я знаю, что такое жажда власти, мой мальчик. Можешь мне поверить.

Птолемей задумался над этими словами, а Юлий удивился самообладанию мальчика. Он ждал жалоб, слез, но пленник обращался с ним как с равным, а то и низшим. Фараон, конечно, еще ребенок, однако ум у него острый — Птолемей явно уже принял для себя решение.

— Панек разъярится, когда узнает о моем похищении, — задумчиво произнес фараон.

Юлий видел, что мысль эта приятна мальчику, и ждал продолжения.

— Тебе придется доказать ему, что мне не причинили вреда, или мой советник сровняет дворец с землей.

— Докажу, — согласился Юлий, — если тебе угодно.

Птолемей вопросительно посмотрел на него, и он продолжил:

— Быть может, ты и сам больше не захочешь иметь Панека при себе. Подумай. Я могу потребовать, чтобы твои приближенные отправились в изгнание, и ты будешь править вместе с Клеопатрой.

Темные глаза мальчика казались непроницаемыми. Юлий слишком мало знал Птолемея и не понял — убедил он его или нет.

— Для чего тебе это? — спросил Птолемей. — Ты увлекся моей сестрой? Или, быть может, возжелал моего тела?

Юлий едва сдержался.

— Будь ты моим сыном, я бы тебя отшлепал, — сказал он. — Впрочем, и теперь могу.

— Ты не посмеешь, — возразил Птолемей с такой спокойной уверенностью, что Юлий растерялся. Он хотел приказать, чтобы принесли прутьев, но остался сидеть, положив руки на колени.

— Ты был очень дерзок с Панеком, — упрекнул Птолемей. Фараон вспоминал об этом с удовольствием. — Он потом долго отлеживался, пил холодное питье, а рабы растирали его, пока его гнев не угас. Видно, римляне — грубый народ.

— Такой стервятник кого угодно выведет из себя, — пробормотал Юлий.

Напряжение мальчика немного ослабло, и Юлий понял: он на верном пути.

— Покажи мне свой меч, — неожиданно попросил Птолемей.

Не говоря ни слова, Юлий вынул гладий и протянул пленнику. Не ожидавший такого фараон удивился и, взяв меч, тут же направил клинок на сидящего консула.

— Не боишься, что я тебя убью? — поинтересовался он.

Юлий медленно покачал головой, внимательно следя за пленником.

— Не боюсь. Оружие само по себе ничего не значит. Важен человек, который его держит. Ты и оглянуться не успеешь, как я отниму меч.

Птолемей посмотрел ему в глаза и увидел, что Юлий говорит правду. Он попытался замахнуться, однако гладий был слишком тяжел для детской руки.

— Хочешь научиться? — спросил Юлий.

Лицо фараона просветлело, но через миг приняло выражение угрюмого недоверия. Он неловко вывернул гладий, отдавая его Юлию рукоятью вперед.

— Не прикидывайся другом, римлянин. Я для тебя всего лишь ценная вещь, которую можно обменять на что-то нужное. Ты мой враг, и я этого не забуду. — Птолемей на секунду остановился и сжал один кулак. — Когда я стану мужчиной, я припомню тебе, римлянин, как ты держал меня в заточении. Я приду за тобой, и мое войско будет числом словно саранча. Твои кости раздробят молотом, а кожу снимут и сожгут. Тогда узнаешь меня!

Юлия забавлял свирепый взгляд мальчика.

— Только сначала подрасти. — Он поднялся на ноги. Казалось, пленник вот-вот бросится на него, но фараон в бессильной ярости повернулся спиной. Юлий легким шагом вышел навстречу дню.

Панек прибыл на рассвете с целой толпой придворных. Они приблизились к стражникам, стоящим в саду, и их подвергли тщательному обыску. Затем троих самых главных пропустили во дворец.

Юлий принял их стоя. Холодные глаза Панека по-прежнему излучали сильнейшую неприязнь. Но теперь фараон в руках римлян, и Юлия это не волновало.

Он указал гостям на каменную подставку, а сам сел на удобную кушетку, наслаждаясь их замешательством. В комнате находилось пять воинов Десятого, а за спинами придворных стоял Октавиан, и вельможи нервничали.

Кожа Панека блестела то ли от пота, то ли от благовонных масел. Сегодня он не накрасил веки, и это говорило о многом. С ненакрашенным лицом советник смотрелся куда приличнее.

— Совершив такое преступление, ты не останешься в живых, — заявил Панек, выдавливая фразы, будто не мог вынести мысли о том, что нужно говорить вежливо. — Если жители города узнают о похищении фараона, я не смогу их остановить. Ты меня понимаешь? У тебя осталось несколько часов, а когда новость разлетится, они придут и истребят тебя.

— Такие вояки мне не страшны, — ответил Цезарь как бы между прочим. Он приказал подать себе вина и стал потихоньку его потягивать.

Глаза Панека сузились от гнева:

— Тогда скажи, чего ты хочешь за фараона? Ведь ты чего-то хочешь?

Придворный даже не скрывал своего гнева. Дипломат из него был скверный. Если бы речь действительно шла о золоте, Юлий потребовал бы как можно больше — за то, что с ним говорят в таком тоне.

— Для начала — свободного передвижения по городу, — объявил он. — И не на семь дней, а насколько я пожелаю. Я намерен посмотреть библиотеку и усыпальницу Александра. И дай кого-нибудь, кто покажет город моим офицерам.

Панек растерянно захлопал ресницами: