Книга Девятный Спас, страница 46 – Анатолий Брусникин

Дядя дрожащими руками схватил Петю за плечи, повернул к себе.

— Ты говоришь?! Говоришь?!

«Подумаешь, — подивилась княжна. — Ладно б ещё дурачок что дельное сказал».

Мальчик отцу ничего не ответил, и Автоном Львович оборотился к Василиске.

— Он с тобой и прежде говорил?

— Ну да.

И не уразуметь было, чего это у дяди кадык прыгает и слёзы в глазах. «Чудные вы оба, что сынок, что отец, — подумала Василиска, — яблочко от яблони».

— Вот что… Коли так, вот что! — Автоном Львович оглянулся на князя Матвея, вышедшего проводить свойственников. — Пускай Петюша у вас погостит. Не знаю, в чём тут дело, но ему это в пользу. А я заеду скоро. Как только служба дозволит.

Тятя у Василиски был не тот человек, чтоб кому-нибудь перечить, да еще в столь простом, родственном деле.

— Да Бог с тобой, Автономушко, пускай живёт, сколько пожелаешь.

Прощался дядя с Петей так, что у Василиски защемило сердце. Вот ведь суровый человек, страхообразного лика, а сердцем ласков. И обнял сынка, и облобызал, даже слезами оросил.

А вот как себя при этом вёл двоюродный братец, девочке ужасно не понравилось. Глаз на родителя не оборотил, всё в небе облака разглядывал.

— Жуткий какой парнишка-то, — шепнула Стешка.

Только главная жуть ещё впереди была. В ту ночь ударил первый настоящий заморозок.

Утром на мелкопереплётных окнах, в которых слюдяные пластины были недавно заменены стеклянными, расцвели серебряные цветы невероятной красоты. Особенно дивен был один, в левом нижнем квадратце — не ледяной узор, а истинное чудо. Василиске стало жалко до слёз: вот сейчас солнышком пригреет, и потает несравненная краса.

Княжна побежала во двор, искать плотника Авдея. Пусть скорей вынет из рамы стекляшку, отнесёт в ледник. Всякую прихоть балованной девчушки челядь выполняла охотно и весело, так что долго упрашивать Авдея не пришлось. Пока он копался, выбирая стамески и молоточки нужного размера, Василиска помчалась назад в дом, любоваться.

Встала в горнице у окна, обмерла. Позолоченный выглянувшим солнцем, цветок сделался ещё прекрасней.

Вдруг глядит — с той стороны подходит Петя. Её не замечает, а на изморозь смотрит, не отрывается. Стало любопытно: обратит внимание на льдяное волшебство иль нет?

Обратил. Впился взглядом, на лице появилось напряжение, будто мальчик силился что-то понять или запомнить

А дальше он сделал такое, что у Василиски побежали мурашки. Плюнул прямо на цветок и яростно стёр его рукавом. И возненавидела она мерзкого святотатца, и ненавидела целый день, до вечера. Ещё и Стешка про родственничка кое-что поведала.

— Подумаешь, на стекло плюнул! — зашептала горничная, то и дело оглядываясь на дверь. — Я тебе, боярышня, пострашней расскажу. Другим никому не могу, стыдно, а ты ведь меня не выдашь?

Стешка была девушка некрасивая, сильно не молодая, лет двадцати пяти, глуповатая, но добрая. Василиска её любила.

— Вчерась мету веником под большой лестницей, подходит этот бесёныш. Глядит на меня своими кошачьими гляделками. «Чего тебе, спрашиваю, барич?» А он мне: «Покажи. Что ты там прячешь?» И вот сюда, в лядвие мне тычет!

— В лядвие? — ахнула Василиска и поглядела вниз, где у Стеши ляжка.

— У меня там пятно родимое, волосками поросло. Никто про то не ведал, кроме матушки-покойницы. Прячу от всех, стыдно. Вот мы с тобой, боярышня, и в бане сколько раз мылись, и в пруду плавали, а ты ж не видала? И никто не видал. Я как растелешусь, это место всегда ладошкой ли, утиркой ли прикрываю. Откуда ж бесёныш прознал?

Княжна слушала, вытаращив глаза и прикрыв рукой рот.

— Стала я от страха вся квёлая, будто квашня. Не то что заперечить, вздохнуть боюсь. Веришь ли? Задрала подол и заголилась. Срам какой! А малой на родинку поглядел, пальцем потрогал и пошёл себе. Осталась я ни живая, ни мертвая, еле ноги держат. По сю пору не знаю, въявь ли то было иль чертячье наваждение. — Стешка наклонилась, зашептала ещё тише, испуганные глаза округлились. — И с тех пор лядвие будто огнем горит!

Попросила Василиска показать. Раз чужому мальчишке можно, то уж ей и подавно.

Ничего особенного: на ляжке, сбоку, тёмное пятно с поросячий пятак, из него волоски растут, мягкие. (Уже потом, вспомнив про это диковинное происшествие, она Петрушу спросила — как догадался. Он сказал на свой обычный отрывистый манер: «У каждого тайна есть. Обычно тут. — Он показал на сердце. — Или тут. — Показал на лоб. — Мне это видно. А у той на бедре. Странно».)

Вечером, когда Василиска уже лежала в кровати, прибежала Стешка — лица нет, губы дрожат. «Пойдем, боярышня. Что покажу! Только тс-с-с-с».

Ступая на цыпочках, завела княжну в ту самую горницу. Там было темно, но за окном горел огонек.

Подкрались ближе — Петруша, со свечой в левой руке. Василиска совсем близко от него стояла, и опять он её не видел. Внутри-то света нет.

Вот это было по-настоящему страшно. Свободной рукой мальчик делал перед стеклом какие-то мелкие движения, а пальцы держал щепотью — словно крестил оконницу. Или проклинал. Подсвеченное огнём лицо будто мёртвое: всё застыло, глаза прищурены.

Поводил щепотью туда-сюда, переместился к соседнему квадратцу — и сызнова.

Стешка бормотала молитву. Потом, не снеся страха, уволокла княжну от нехорошего места прочь.

Плакала, говорила, что быть сему дому пусту, потому что бесёныш навёл заклятье, и что не останется она здесь ни единого часа, лучше уйдёт христарадничать, или в монастырь наймётся белье стирать.

— Не выдавай ты меня батюшке, Бога ради. Бегу не от своевольства, а для души спасения! Ты-то как здесь будешь, горемычная?

Собрала узелок, перекрестила свою питомицу и, в самом деле, ушла, прямо ночью.

Василиска у себя в спаленке тряслась от страха, забылась только под утро и проснулась с криком, от страшного сна.

Одевшись сама, без горничной, понеслась в горницу. Как раз из-за забора солнце выглянуло. Подошла к окну — что за диво!

В нижнем ряду, на каждом квадратце, по ледяному цветку несказанной красоты, гораздо превосходней вчерашнего!

В домашнем платьишке, как была, выбежала Василиска во двор, чтоб посмотреть с другой стороны.

И видит: у рамы стоит глиняная плошка, в ней под корочкой льда вода, и рядом соломинка, тоже обледеневшая. Поняла: это он не заклинал, рисовал! Водой по стеклу!

Никакой он не бесёныш, он… мальчик-Златовлас, вот он кто! Сама придумала и тут же в это поверила.

Ну конечно! Петруша не странный, он волшебный! Это он когда-то её, маленькую, спас. Вот ведь и волосы у него золотистые. А что не вырос с тех пор, так это потому что заколдованный. Ждёт, пока Василиса Премудрая злые чары развеет.