Книга Девятный Спас, страница 82 – Анатолий Брусникин

Вовремя: италианский балкон, краса фасада, с преужасным грохотом обвалился вниз, подняв целую тучу пыли.

Через минуту двор огласился громким смехом и звонким чиханием.

Трое мужчин и девица, перепачканные, но совершенно целые, громко ликовали.

— …Думала, разобьюсь! Он, как из-под земли, вырос!

— Илюха, ты стоишь?! Ходишь?!

— Говорили же каменщики: смотреть можно, ступать ни-ни… А-ха-ха-ха!

У Ильи слов не было, он радостно гудел невнятное, хлопал себя по ляжкам, притоптывал на месте.

Сверху, из пустого дверного проёма, который в отсутствие балкона смотрелся весьма нелепо, за ликующими наблюдал стройный юноша. Взгляд его фиалковых глаз были строг и сосредоточен. Поочередно остановился на каждом из четырех лиц и устремился дальше, к воротам.

Туда как раз въезжал всадник, никем кроме юноши не замеченный.

Он натянул поводья, сдвинул чёрные с проседью брови и со спокойным удивлением воззрился на весельчаков, отряхивая дорожный прах с камзола.

На улице остался эскорт, четверо синемундирных конников, у каждого в седельном чехле по карабину.

* * *

Княжна наконец оглянулась.

— Дядя! Твой балкон всё-таки обвалился! Я чуть не расшиблась! Кабы не… — Здесь Василиса запнулась. — …Кабы не этот вот человек, не было б у тебя племянницы.

Застигнутые врасплох появлением начальника, приятели повели себя неодинаково.

Гвардии прапорщик вытянулся и сделал правой рукой салютацию. Казак тронул бороду и поправил на боку саблю — запорожцы ломают шапку лишь перед царём иль, на худой конец, перед князь-кесарем. Простолюдин отошёл к своей тележке — мол, вы, дворяне, тут меж собой разбирайтесь, а наше дело мужицкое.

— Я думал, татаре напали. Разгромили мне дом и радуются, — сказал хозяин сдержанно, и лишь по искоркам, что блеснули в желто-карих глазах, было понятно, что пошутил.

Он упруго спустился на землю, потянулся, всё так же зорко оглядываясь. Приметил наверху сына, задержал на нём взгляд, но ничего не сказал и даже не кивнул.

— Василисушка, — с весёлой укоризной молвил Автоном Львович, — тебе бочок не продует?

Она схватилась за бок, обнаружила, что платье лопнуло по шву от подмышки до талии — видно лиф. Ойкнула, обхватилась руками, убежала в дом.

Спровадив племянницу, Зеркалов поманил пальцем Попова. Тот, не дожидаясь вопроса, доложил:

— Господин гехаймрат, дело. Срочное!

— И у меня к тебе тож, — с усмешкой, но уже не весёлой, а опасной сказал начальник. — Был я ныне у князь-кесаря. Гневен он на тебя. Говорит, пропал бесспросно, дерзким манером. Велел сыскать тебя и представить. Что ли тебе, Алексей, голова надоела?

Помертвев, Попов вскричал:

— Разве я бы посмел, кабы не важнейшая оказия!

И поспешно доложил, как на ассамблее случайно подслушал разговор подозрительного немца с мажордомом, как немец тот оказался вражьим курьером и попытался гвардии прапорщика убить, и что обнаружилась у гонца секретная шкатулка с письмом из шведского лагеря. Ежели бы господин гехаймрат наведался в приказную избу, то сержант Журавлёв обо всём отрепортовал бы, ибо о сем чрезвычайном деле извещён и к розыску причастен.

Кто другой из сумбурного этого доклада половины не понял бы, стал переспрашивать, но гехаймрат Зеркалов был муж ума острого и цепкого. Сохмурив брови, он спросил только об одном, грозно:

— Ты почему о тайном при чужих говоришь? — Хищное лицо дёрнулось в сторону казака и мужика, который тоже стоял недалеко и должен был слышать каждое слово. — Пусть на тебя пеняют. Эй, охрана! — оглянулся он на отборных ярыг, всегдашнее своё сопровождение. — Взять этих двоих и в приказ, под замок. Пускай посидят, пока дело не окончится.

— Это мой помощник Дмитрий Микитенко, князь-кесарь пожаловал его армейским прапорщиком. И второй тож при мне. — Попов метнул быстрый взгляд на Ильшу и мигнул: не встревай. — Князь велел мне помощников подобрать, чтоб непременно бородатые. По ведомому твоей милости стрелецкому сыску. Илейка этот один десяти ярыг стоит.

Зеркалов посмотрел на богатырскую стать мужичины, кивнул и махнул охране, чтоб оставалась в сёдлах.

Когда назревала большая охота и пахло серьёзной дичью, гехаймрат лишних слов не тратил, а времени тем более.

— Донесение, — сказал он, протягивая руку.

— Вот тайная шкатулка, хитрого устройства. Если бы не Илейка, ломать бы пришлось… А вот письмо.

Повертев раскрытую шкатулку, гехаймрат углубился в чтение. Несколько раз спрашивал у Попова незнакомые слова, ибо французский язык знал средне.

Прямо во дворе, даже не поднявшись в дом, свинцовым грифельком, который всегда имел при себе, списал донесение на листок. Подозвал Илью:

— А ну, борода. Раз ты сумел эту штуковину отворить, сумей и закрыть.

Мастер неспешно уложил сложенное письмо обратно в ларец, завертел его так и этак, защелкал пластинками. Скоро секретная коробка опять стала сплошь гладкой, непроницаемой. Начальник сунул её в карман камзола. — Ступайте в дом. Ждите. И чтоб никуда.

Он сел на коня, подъехал к охране и что-то негромко сказал ей, после чего помчал вдоль переулка рысью.

— Это он к князь-кесарю. — Алёша с тревогой наблюдал, как ярыги заводят коней во двор и запирают ворота. — Караул при нас оставил. Ох, не нравится мне это.

На душе у Попова было скверно. Наврал-то он складно, но у князь-кесаря всюду глаза и уши. Вдруг кто-то видел или слышал, как оно на самом деле вышло, на ассамблее-то? В Преображёнке со своими за провинности обходились суровей, чем с чужими. Что шпиона шведского выявил и донесение перехватил — это твой долг и служба. А вот за брехню начальству отвечали своей шкурой, если не жизнью.

— Ладно… Нам велено в доме ждать. Ты, Илья, тоже иди. У тебя теперь выбора нет. Куда мы, туда и ты.

— Само собой, — пробасил Ильша, с удовольствием ставя ногу на ступеньку крыльца.

* * *

Он и в салоне всё не мог усидеть на месте. Похаживал взад-вперёд, да любовался на себя в зеркало, да ножкой потопывал. Каждая ножка пуда по два, если не по три, шагнет — в стеклянном посудном шкапе фарфоровые чашки-блюдца дребезжат.

— Да сядь ты, слон! — в конце концов осерчал на друга Алексей, обеспокоенно ёрзая на золочёном стуле.

Илья огляделся вокруг, но все имевшиеся в горнице сиденья показались ему неосновательными. Ни скамьи дубовой, ни сундука. Осторожно присел на край козетки — та треснула под тяжестью огромного тела.

— Я, тово-етова, постою.

Дмитрий всё посматривал в окно, на караульных.

— Слушай, Алёша, а не сбежать ли нам через сад? Гляди, поздно будет.