Онлайн книга «Лавка старинных диковин»
– Так как получилось, что ты все еще жив? – поинтересовалась Эсфирь. Ричи собрал все свои мысленные силы и гаркнул: – А он и не должен был. – Не поняла. Что ты сказал? – Операция оказалась неудачной, – пояснил Ричи. – Трансплантацию осуществили, но от Моисея не избавились. Тело должно было принадлежать исключительно мне. А он, черт возьми, все еще здесь! Глаза Эсфири полезли на лоб. Она глубоко вдохнула, потом выдохнула и попыталась взять себя в руки. – Приятно познакомиться, мистер… – Каслмен, Ричи Каслмен. А вы?.. – Миссис Казорни, Эсфирь Казорни. – Она нахмурилась, будто хотела сказать: «Поверить не могу!»; затем робко спросила: – Мойша, ты все еще здесь где-то? – Конечно я здесь. Где мне еще быть? Ричи отметил, что голос Грелича звучал более уверенно, чем его собственный, более ярко и эмоционально. Фразы Моисея были наполнены всем спектром низких и высоких звуков и полным диапазоном громкости. – Да, Эсфирь, – тем временем продолжал Грелич, – по милости судьбы я все еще здесь. Эти клуцы [14] из компании даже не смогли убить несчастного еврея, хотя Гитлер неоднократно показывал, как это делается. Мы, Эсфирь, живем во времена расцвета цивилизации гоев, так сказать, в ее апофеозе. У руля стоят олухи и демонстрируют нам, что значит «облажаться», уж прости за грубое словечко. Эсфирь махнула рукой – дескать, пустяки. Она вгляделась в лицо мужчины и шепотом спросила: – Мойша! – Да здесь я, здесь, – проворчал Моисей. – Где еще мне быть? – А этот парень, что живет в твоем теле, он наш? – Атеист я! – вскричал Ричи. – Убежденный, чистокровный атеист. – О, сечешь фишку? – сказал Моисей. – Атеизм – первый шаг на пути к иудаизму. – Ни за что на свете! – воскликнул Ричи. – А какого толка атеизма ты придерживаешься? – А что, у атеизма есть еще и толки? – Минимум два: интеллектуальный и инстинктивный. – Ага! – Что «ага»? – Ты только что сам подтвердил мою любимую идею. Евреи никогда не бывают инстинктивными атеистами. Евреи, даже самые глупые, рождаются с сомнениями в мозгах и готовы спорить по любому поводу. Поэтому все евреи – интеллектуалы. И если уж еврей решится на самоубийство, то не раньше, чем поспорит об этом сам с собой, долго и взвешенно, и примет во внимание Божье мнение о суициде. В дверь позвонили снова. Грелич открыл. – Соломончик! – восторженно воскликнул он, обнаружив за дверью высокого чернокожего человека. – Соломон Гранди, эфиопский еврей, – пояснил он Ричи. – Мойша, ты меня слышишь? – спросил Соломон. – Конечно-конечно, я тебя слышу, Соломончик. Ну и что ты мне хочешь поведать? Что-нибудь из твоих афрохасидских псевдонаучных бредней? – Я пришел просто как друг, – ответствовал Соломон. – Очень, очень мило, – хмыкнул Грелич. – Убийца возвращается, чтобы поглумиться над трупом жертвы. – Не вполне понял, – сказал Соломон. – А что тут понимать? Где ты был, когда я нуждался в друге? Где ты был, когда я собрался покончить с собой? – Покончить с собой? На труп ты не похож, Мойша. – Я честно пытался. И все еще жив по чистой случайности. – Так каждый может сказать. А можно сказать иначе: так называемая случайность никогда не случалась. – Софистика! – вскричал Грелич. Соломон задумался, потом кивнул: – Согласен. В самом деле, я никогда не был тебе хорошим другом. Точнее, не оказался тебе хорошим другом, когда это было тебе нужно. – Ничего не хочу знать, – сказал Грелич, уловив тенденцию в поведении Соломона. – Мы оба ответственны за то, что с тобой стряслось, – говорил Соломон. – Ты сам себя избрал жертвой, а я стал убийцей поневоле. Вместе мы и оборвали твою жизнь. Но мы оба просчитались в отношении Бога. – С чего ты взял? – вопросил Грелич. – Мы полагали, что можем воплотить в реальность Великое Ничто Смерти. Но Господь ответствовал нам: «Не так все должно быть». И Он даровал нам обоим жизнь, дабы мы терзались содеянным и не могли от этого спастись. – Бог никогда бы так не сделал, – ответил Грелич. – Ну, если бы Он существовал. – Бог существует. – И на каких основаниях Он бы сделал то, что, по-твоему, сделал с нами? – Ему не нужны никакие основания. Он не зависит от собственных решений. Он может делать все, что захочет, с кем угодно и когда угодно. На этот раз он решил наказать тебя. Ты сам виноват. Бог никогда не говорил тебе, что самоубийство угодно Ему. Ричи понравился ход разговора. Ему хвалилось (термин, к которому Ричи еще предстоит привыкнуть) наблюдать, как агрессивный интеллектуал Грелич огребает по самое не могу от Соломона, который вещает, как религиозный проповедник, и знает толк в теологических спорах. Однако неожиданно Ричи осознал, что разгвор Грелич полностью взял на себя, а он, Ричи Каслмен, и слова не проронил. – Эй, ребята, – сказал он. – Кажется, беседа затягивается, а меня так никто и не представил. Грелич мрачно исправил ошибку. – Почему бы не сделать перерыв и не перекусить? – предложил Ричи, обнаружив, что может говорить более свободно. – Я бы не отказался. – В округе есть вегетарианский ресторан? – поинтересовался Грелич. – Господи, понятия не имею, – сказал Ричи. – В паре кварталов отсюда есть вполне приличное кубинское кафе. – Я никогда не возьму в рот некошерную падаль, – заявил Грелич. – Не говоря уже о том, что я вегетарианец. – Тогда сам предложи, умник, – ответил Ричи. – Господа, – подал голос Соломон. – Мы возьмем такси – я плачу – и отправимся в нижний Ист-Сайд, к Ратштейну. Такси высадило их на углу Второй авеню и Четвертой улицы. Заведение Ратштейна было достаточно большим, порядка ста столиков, но почти пустым. Только за одним столом расположились двое мужчин: они пили кофе, закусывали блинчиками и о чем-то спорили. – Прошу за Философский Стол. – Соломон сделал приглашающий жест и провел Ричи и Грелича к овальному столу на восьмерых. – Здесь часто сиживали Шельпштейн из Нью-Йоркского университета, иногда захаживает Ганс Вертке из Колумбийского. Ричи никогда не слышал раньше об упомянутых джентльменах. И ему совсем не нравилась вегетарианская кухня. Он согласился на тарелку яичных пирожных и тоник из сельдерея. Грелич заказал блинчики с клубникой. Эсфирь предпочла рисовый пудинг. Соломон выбрал себе блюдо из риса с овощами. |