Книга Ледяной смех, страница 86 – Павел Северный

— Сами закрепились на сих позициях из милости, а потому гнать не полномочны.

— По чьей милости?

— Очаровательной женщины. Обитающей за той дверью в обществе его превосходительства, — ответил на вопрос Лазарев.

— Не может быть. Генерал в такой избенке. Они обычно обитают в своих вагонах либо на городских квартирах.

— Но зато мы при часовом на крыльце.

— Слышал его голос, но лика стража не разглядел.

— Как метелица злобствует? — спросил Лазарев.

— Метель настоящая, — ответил Пигулевский. Сняв шинель, он, потирая руки, пощупал самовар.

— Он еще живой.

— Тогда угощайтесь. Мы гостям рады. Хлеба у нас много, но канадские мясные консервы, к сожалению, прикончили.

— До костей промерз.

— А чего вас понесло в такую непогодь?

— Командую разведкой. Тиф уложил почти всех моих солдатиков. Послан в Красноярск набирать потребную живность, если там таковая окажется. Ехал на тормозной площадке. До сей обители добрел живым оттого, что в валенках. Кстати, из них пора вытряхнуть снег, чтобы не намокли портянки.

Пигулевский, присев на лавку, разулся, высыпал из валенок комья талого снега. Налив в стакан кипятка, он присел к столу, а трое игроков, взглянув на него, перестали играть.

Поручик был красив той мужской красотой, заставлявшей при встрече с ним женщин всех возрастов оборачиваться. Особенно хороши были задорные и чуть насмешливые глаза.

— Мне кажется, мужчине нельзя быть таким красивым, — сказал капитан, назвавшийся Тарутиным. Его приятное характерное лицо давно не видело бритвы и не сразу запоминался синий шрам на левой щеке.

Пигулевский хотел на замечание капитана огрызнуться, но промолчал, увидев на лавке гитару.

— Кто музыкант?

— Все понемногу.

— Мне позволите?

— Пожалуйста.

Допив кипяток, Пигулевский взял гитару, прикоснулся к струнам и ни у кого не оставил сомнения в своих способностях гитариста.

— Какие новости там, где должен быть фронт? — спросил Лазарев. — Мы здесь давно загораем. Возле батареи в лесочке. Был слушок, что собираемся за себя постоять и зад красным пока не показывать. Говорят, даже сам Лебедев там?

— Ваши сведения почти точны, господа. Но сами знаете, что мы умеем собираться, хвалиться этим, а потом неожиданно отступать. Всем это надоело, ибо все чертовски устали от пеленочных экспериментов штабистов и стратегов. Правда, есть новость, которая, думаю, должна вас заинтересовать.

— А именно? — спросил Тарутин.

— Надеюсь, знаете, что в армии часты случаи сумасшествия среди офицеров, и особенно среди молодых. Это заставило нас задуматься.

Пигулевский, оглядев капитанов, спросил:

— Продолжать? Или вам это неинтересно.

— Нет, интересно, — ответил Хребтов. Он грузен, коренаст и неряшливо одет. На правом колене галифе большая дыра, прожженная у костра, и в нее видны грязные подштанники.

— Тогда буду краток: скажу сразу, что предпринято по этому вопросу. Образованы треугольники. Офицеры дают клятву, что в случае, если кого-либо из треугольника постигнет сумасшествие, здоровые обязаны его отравить. Для этого у них должен быть при себе цианистый калий. Конечно, крупицы яда.

Капитаны молчали. Пигулевский перебирал струны.

— Чувствую, рассказ вас удивил?

— Несомненно. Удивил и заставит задуматься. Нужно признать, что эти треугольники действительно необходимы. Так как куда же девать сумасшедших в наших условиях. Но могут быть злые умыслы. Могут травить неугодных, здоровых.

— Возможно и такое. Но уж все ли мы способны быть негодяями. Хотя, как говорят, лес рубят — щепки летят.

Пигулевский заиграл бравурную мелодию и начал ей подпевать. В открывшейся двери в каморку появилась заспанная миловидная блондинка и спросила резко:

— Вы что, с ума сошли?

— Пока еще нет, — ответил Пигулевский. — Но возможность этого не исключена.

— Сейчас же перестаньте бренчать. Генерал спит.

— А мне на это наплевать. Я лично умею спать при любом шуме. И если ваш генерал не интендант, также должен спать при любом шуме.

— Кто вы и почему здесь?

— Точно такой же вопрос могу задать и вам. Вы жена его превосходительства? Хотя ваш возраст это опровергает.

— Да как вы смеете?

— Послушайте, мадам. Я кокаинист. Уже неделю сижу без понюшек, а потому крайне раздражителен и пспыльчив. Прошу убрать себя из двери, плотно прикрыв ее.

— Я вам сейчас покажу, как надо вести себя.

— Интересно.

Блондинка ушла в каморку, не прикрыв дверь. Офицеры слышали, как она возмущалась.

— Появился какой-то хам. Бренчит на гитаре, ты должен унять его и вышвырнуть из избы. Я так хочу.

Через несколько минут в дверях появился полураздетый седой старик.

— Прекратите музыку.

— Здравствуйте, ваше превосходительство, — весело поздоровался Пигулевский, узнав в старике генерала Касаткина, части которого стояли в резерве фронта.

— Не знаю вас, поручик.

— Но я знаю вас. Поражен, что вы здесь, когда в ваших частях генерал Лебедев.

— Я болен.

— Жаль. Но надеюсь, при заботах молодых женских рук скоро поправитесь.

— Молчать! — крикнул старик.

— Я думаю, молчать лучше вам. Солдат за такие отлучки с фронта обвиняют в дезертирстве и расстреливают.

— Не ваше дело рассуждать об этом.

— Пока не мое дело, ваше превосходительство. Но скоро все будет по-иному, даже тогда, когда будем отступать или начнем наступление.

— Фаша фамилия, грубиян?

— Поручик Пигулевский.

— Запомню.

— Буду рад такому вниманию с вашей стороны.

Генерал хлопнул дверью. Пигулевский продолжал играть на гитаре бравурную мелодию.

— Черт знает, как все надоело и опротивело. Воюем с большевиками, чтобы генералы лечились тяготами фронта возле разномастных любовниц. Но ведь и мы в наших чинах не против такого лечения. Надоело. Ох как все надоело, царица небесная.

— Поручик, вы действительно нюхаете? — спросил Хребтов.

— Да, подвержен сей страсти.

— Я с удовольствием угощу вас.

Капитан достал из кармана френча серебряную табакерку и, раскрыв ее, подал Пигулевскому.

Поручик с какой-то осторожной торжественностью взял ее из рук капитана. Он насыпал щепотку порошка на перепонку кожи между большим и указательным пальцем левой руки и начал вдыхать его носом.