Онлайн книга «Эльфы, топор и все остальное»
Виджи благоразумно молчала. Она здорово изменилась после заключения в гареме Фаерано. В ней, я бы сказал, значительно убавилось абстрактного правдоискательства и гуманизма. Сейчас, окажись мы снова под стенами Таргалы, она вряд ли стала упрекать меня в мошенничестве и обмане. Когда я приказал Имоен сесть к зеркалу и обнажить груди, моя супруга издала чуть слышное шипение. Я отмахнулся: — Женщины должны узреть женщину. Человеческую женщину. И хватит об этом. За спиной рявкнула рассерженная кошка. Мелькнули золотистые локоны, качнулись полотняные стены фургона: кроткая Риэль Виджи Альтеро выметнулась наружу, шлепнув пологом о дощатый пол. Скареди чихнул от пыли, и тут же уткнулся в стену, чтобы не видеть наготы Имоен. Неподалеку колокол церкви Атрея пробил половину пятого. Время уплывало сквозь пальцы, как песок. Я бестрепетно покрывал тяжелые груди Имоен уродливыми рисунками. Она вздрагивала, сдавленно хихикала от щекотки. На самом деле, чумных бубонов редко бывает больше одного-двух, но чтобы внушить людям страх, вызвать панику, требуется, хм, сгустить краски. Я и сгущал — в меру сил, благо Отли в свое время обучил меня тонкому искусству нанесения грима, а в Хараште я тоже иногда практиковался — с подачи Джабара из Ночной Гильдии. Где-то сейчас мой приятель? Сберег ли собственную голову от смертоносцев и тех гильдийцев, которых собирался прирезать? Имоен смотрела на меня с некоторой растерянностью, но без страха, однако, когда я поднял взгляд, оценивая картину целиком, на ее щеках разгорелся румянец. — Мастер Фатик, мне придется… раздеться полностью? — Оставишь только исподники и сапожки. Подставляй лицо. В фиалковых глазах лесной нимфы появилось странное выражение: смесь покорности и чего-то, чего я не мог прочесть толком. По-моему, она считала меня безумцем. Как и все из отряда, впрочем. Но у меня не было времени выяснять: подчиняется — и ладно. Не думаю, что так же легко я смог бы подписать на дело Крессинду: она наверняка еще злилась на меня за тот залет с подушкой. Скареди фыркнул на боковой скамье, дернул себя за пшеничный ус: — Срамота… — Стыдоба, — эхом откликнулся я. Набычившись, он смотрел в стену: огромный, плечистый, вылитый государь Амаэрон Пепка, даже усы в наличии, осталось только бороду наклеить. — Это что же, выходит, и мне суждена такая роль, мастер… Фатик? Клянусь Барбариллой Страстотерпицей, я не побегу полунагим по улицам сего города, сея кривду! С паладином будет сложнее всего. Я это знал, помнил его отказ подчиниться мне под стенами Таргалы и оттягивал момент объяснения сколько мог. Если сэр Джонас заартачится, вся пьеса насмарку, а мне… Черт, не представляю, что буду делать в таком случае. — Я назначу вам другую роль, Скареди, — молвил я, на миг отрываясь от работы. — Нет, язвы я вам рисовать не стану. Вы станете королем Мантиохии. Он встопорщил усы: — Я? Королем? Ни за что! — Станете, Скареди. Я приказываю. Вы проедете через Торжище, призывая людей немедленно бежать из зачумленного города. — Я обману тысячи… — Десятки тысяч. Для их же блага. Складки на его тяжелом лбу застыли в горестном изломе. — Но я не могу быть королем! Я присягал на верность династии Гордфаэлей! Гритт, зря я не захватил Монго. Он-то, как будущий наследник династии, мог велеть Скареди исполнять мои распоряжения. С другой стороны, его статус, как я понимаю, не подтвержден Оракулом, а до тех пор… Я сказал терпеливо: — Вы будете играть короля. Игра не отменит вашей присяги. Старый рыцарь выпятил подбородок: — Это ложь, гнусное мошенничество! Я — рыцарь Ордена святого Феникса Батенкура! Я живу не по лжи! Спокойно, Фатик, без нервов. Я окунул кисть в черную краску. Имоен дышала тихонько, чуть приоткрыв пухлые губы и зажмурившись. Последние штрихи… — В начале пути, Скареди, вы поклялись исполнять любой мой приказ. Его мощные плечи дрогнули. — Да! Истинно! Я дал крепкое заднее слою! Любой приказ, кроме отчаянной лжи! Мастер Фатик! — в его голосе звучала мольба. — Я не могу поступать против совести! На мне уже лежит страшный грех лжи одному… достойному человеку! [24] Умоляю, не заставляйте меня лгать десяткам тысяч! Совесть… Вот же… В некотором смысле общаться с моральным пуристом сложнее, чем с отъявленным негодяем. На подъезде к Таргале я уже пытался — впустую — втолковать Скареди, что существует ложь во благо. — Вы не были против, когда я обманом стравил банды наших врагов. В его горле, казалось, перекатывались камни: — То была крепкая военная хитрость! И… не я ее совершил! Я живу по совести и чести, и всегда жил, и буду так жить, пока не умру! Нет, мастер Фатик, я… не подчинюсь! Во мне мелькнуло желание раскроить его башку топором. Моим топором, тем самым топором, без которого все пошло вкривь и вкось с самого начала пути. — Помогите мне, Скареди. Множество людей умрет, если вы откажетесь сыграть государя. Погибнут невинные женщины, дети… Скареди, ложь во спасение не сделает из вас бессовестного человека. Жизнь — сложная штуковина, она преподносит слишком много моральных дилемм, в которых выбор по совести попросту невозможен! Насчет дилемм я, конечно, перестарался: для старого рыцаря следовало выбирать выражения не столь сложные. Хотя он, кажется, понял. Его морщинистое лицо — на самом деле, отмеченное печатью благородства — скривилось в бессильной гримасе. Он был готов умереть, лишь бы не принять такую картину мира. Полутонов для него не существовало. Черное — белое. Кривда — правда. Обман одного человека — куда ни шло, грех возможно замолить со временем, но обман десятков тысяч — это жизнь с клеймом лжеца на челе, а потом ад и вечные муки. Он был практически святой, этот Скареди, если понимать под святым человека, который до безумия боится правды жизни. Такому проще жить отшельником в Огровой Пустоши, практикуя исихазм: никаких дилемм, никакой ответственности за других, никакого греха. Так воистину станешь святым… для самого себя. Скареди молчал. Не прекращая зачернять нижние веки Имоен, я начал в уме подбирать слова, чтобы разразиться убедительной речью и, все же, склонить рыцаря на свою сторону. — Фатик! Виджи! Я отбросил кисть и сграбастал мечи. Снаружи мелькали чьи-то тени. * * * Отли Меррингер увел глаза в сторону, едва я изложил свой план. |