Онлайн книга «Петербургский ковчег»
|
—О Господи!... Кто-то тронул Аполлона за плечо. Он вздрогнул, обернулся. Возле него стоял солдат: —Господин Романов... Я за вами. Аполлон вошел в зал. Уже знакомый ему солдат с длинными на малороссийский манер отвислыми усами закрыл у него за спиной дверь. Стол с гнутыми ножками стоял в центре зала. Карнизов, подобравшись, будто зверь перед прыжком, сидел за столом. Перед ним среди бумаг прохаживался с деловитым видом Карлуша — прохаживался и косился на чернильницу, словно намеревался вот-вот обмакнуть в нее клюв. Поручик смахнул птицу со стола и с натянутой улыбкой кивнул Аполлону на стул напротив: —Присаживайтесь, сударь... Карлуша с карканьем, теряя перья, полетел над самым полом к окну и взгромоздился на насест, устроенный специально для него. Аполлон сел; на поручика посмотрел спокойно, удивляясь самому себе, — отчего-то уже не было желания бросаться на Карнизова с кулаками. Вряд ли перегорела ненависть или подействовала усталость; скорее спокойствие Аполлона было следствием той мысли, что рукоприкладством ничего не добьешься, между тем как, согласившись на беседу, можно что-то узнать о Милодоре и, быть может, чем-то ей помочь. А потом... кто знает, что на уме у Карнизова? Быть может, и в интересах Карнизова поскорее Милодору освободить?... Когда Аполлон сел, у поручика правая бровь удивленно поползла вверх. Карнизов, видно, не исключал возможности, что Аполлон опять бросится на него. Видя же спокойствие Аполлона, поручик несколько расслабился, откинулся на спинку стула. Слова поручика, с каких он начал беседу, были произнесены, можно сказать, почти приятельским тоном: —Я на вас не в обиде... Понимаю ваши совершенно расстроенные чувства... Аполлон молчал, глядя куда-то сквозь Карнизова; пожалуй, Аполлон сквозь Карнизова смотрел в себя. Поручик продолжал: —А если разобраться, у вас нет причин винить меня в ваших несчастьях. Я просто выполняю свой долг — и стараюсь делать это хорошо. Взять вас, к примеру... Вы же тоже стараетесь выполнять свой долг хорошо. Ваш долг, как я понял, — долг просветителя, носителя культуры, — Карнизов смотрел сейчас на Аполлона пристально. — Вы правы, вы избрали себе хорошее поприще. Многие беды в нашем государстве происходят от недостатка культуры в народе. Будь народ некультурней — было бы порядка больше. В дикой же толпе — сплошные крайности... и кулаки... так сказать... Аполлон кашлянул и бросил на поручика довольно хмурый взгляд: —Оставьте это. Меня ведь сюда привели не для разговоров о моем долге... —Отчасти и для этого, если хотите. Разве не ваш долг внести ясность в происходящее и тем помочь... госпоже Шмидт? — от взгляда Карнизова не укрылось некоторое недоумение, мелькнувшее в лице Аполлона; поручик взял доверительный тон: — Думаю, вы не будете спорить, что госпожа Шмидт достаточно самостоятельная женщина, чтобы видеть хотя бы немного вперед и нести ответственность за свои поступки... или проступки... Как точнее? Аполлон пожал плечами: —Не понимаю, какие ее поступки вы имеете в виду. Теперь поручик выразил удивление: —Разве вам не известно, в чем ее обвиняют? —А ей это известно? Карнизов побарабанил пальцами по столу. —В этом доме, в стенах которого мы с вами, сударь, принуждены быть, госпожой Шмидт организована масонская ложа... —Ложа?... Это когда заговорщики?... Я ничего такого не знаю, — глаза Аполлона сейчас были сама искренность. —Полагаю, вы это знаете не хуже меня. И не хуже меня вы знаете, сколь трудное время переживает держава и сколь вредно в такое время может быть любое проявление инакомыслия. Аполлон покачал головой: —Обыкновенные вечера, как почти в каждом благородном доме, — с романсами и стихами в альбом, — Аполлон понял, что этот человек пальцем не пошевельнет, чтоб хоть как-то облегчить участь Милодоры; как раз наоборот: когда от него будет зависеть, он постарается сгустить краски. —И ничего больше? —Ничего достойного внимания. Вы же не хотите, чтобы я отнимал ваше время рассказами о спиритических сеансах или о гаданиях? Это всего лишь безвинные утехи скучающих благородных людей... Лицо Карнизова обрело жесткое выражение: —Я имею другие сведения, каким нет основания не доверять. —А то, что говорю вам я, в расчет не идет? —Ну-с, говорите... говорите... Я вижу: правды от вас не добиться. —У каждой красивой женщины есть враги, — Аполлон посмотрел на поручика со значением. — Эти враги могут выражать свое отношение к ней по-разному. —Например... —Например, попытаться устроить скандал в театре, — Аполлон начинал терять самообладание, — или написать подметное письмо, или оговорить... У Карнизова слегка дрогнула щека: —Вечера с романсами несколько отличаются от собраний в апартаментах Милодоры Шмидт. Знаете чем?... На вечерах с романсами не формируется столь живо общественное мнение, направленное против государя и державных устоев. —Вы говорите загадками, поручик... —Нет, это вы не имеете достаточно мужества, чтобы открыть правду... —Наговор, вы хотите сказать... И услышать... —Вы забываетесь, господин Романов! — повысил голос Карнизов. Аполлон отвернулся к окну и с минуту разглядывал, как Карлуша величественно, будто являлся символом величайшего из государств, расхаживал туда-сюда по подоконнику. Поручик спросил уже спокойнее: —Как вы относитесь к писаниям госпожи Шмидт? —А как я могу относиться к тому, чего не читал? Мы ведь с ней, живя в одном доме, не переписывались. Карнизов улыбнулся: —Аполлон Данилович, это не серьезно. Вы отлично понимаете, что я говорю о «Золотой подкове», на публичных чтениях которой вы присутствовали в числе многих... Я даже облегчу вам задачу, дабы вы не думали, что выдаете важную тайну: я прекрасно осведомлен обо всем, что на этих «вечерах» говорилось, и даже имел удовольствие прочитать роман госпожи Шмидт... —Что же вы тогда хотите? К чему весь этот разговор? —Допрос... Это допрос, — счел нужным уточнить Карнизов. — Меня интересует ваше отношение к ее творению — ваше отношение как литератора. Вы ведь довольно известный мастер пера... Аполлон спокойно взглянул в пристальные глаза Карнизова: —Вряд ли я могу сказать то, что вас порадовало бы. —А вы попробуйте. —Извольте... «Золотая подкова» — не тот роман, что будоражит умы и подрывает устои государства. Он, как вы заметили, о любви. |