Книга Аттила, страница 74 – Уильям Нэйпир

В обнаженных ветвях деревьев у дома щебетали птички, прыгая с ветки на ветку и слетая на землю в поисках корма.

Наконец они отставили миски, и Сейриан с Люцием рассказали Гамалиэлю все, что могли.

Он кивнул.

— Мы найдем его. Мы должны.

— Но как? — воскликнул Люций. — С чего начать?

Гамалиэль, как обычно, не дал прямого ответа.

— Мы начнем с того, с чего начнем. Но мы его найдем. Я чувствую это в воде. — Он выглядел необычно серьезным. — Я прочел это в овсянке.

Люций не выдержал и ухмыльнулся. Гамалиэль-мудрец, старше, чем зеленые холмы Думнонии. Гамалиэль — странник в плаще и капюшоне, великий путешественник по диким землям и по морю, добравшийся, как говорили, даже до мифического Китая и вернувшийся назад. Гамалиэль, проживший тысячу лет, а то и дольше, спокойно рассказывающий непостижимые вещи о том, как знавал Юлия Цезаря и как великий диктатор жульничал в шашки; или рассказывал о весьма неприятных привычках Сократа, словно знал его лично; и даже об Александре Великом и о том, как был его наставником и «куда более полезным, чем тот старый стагирит-педант Аристотель. Представляешь, однажды он пытался убедить меня, что если случить верблюда с пантерой, родится жираф! Какая нелепость!»

Гамалиэль-рассказчик, любитель загадывать загадки, шутник, обманщик и святой, который носит свою мудрость с такой же легкостью, как изъеденную молью фригийскую шапочку.

— Ну вот, — сказал Гамалиэль, выпрямляясь. — Насколько я понимаю, у тебя хранится последняя из «Сивиллиных Книг».

Люций вытаращил на него глаза. Он совсем забыл о том обрывке пергамента, что отдал ему полководец Стилихон. Казалось, что это случилось так давно!

— Откуда, во имя Света, ты это знаешь?

— Я знаю все, — снисходительно ответил Гамалиэль. — Ну, почти все. Во всяком случае, все, что стоит знать. В отличие от этого вечно меняющего логику, пошлого болвана Аристотеля из Стагиры с его смехотворными genera и probabilistic enthymemes…

— Слушай, не впутывай сюда умерших греческих философов, ладно?

Гамалиэль фыркнул и скрестил руки.

— В общем, — сказал он, — у тебя есть последние листы, верно?

Люций кивнул.

— Но какое отношение они имеют к поискам моего сына?

— Огромное, — ответил Гамалиэль. — Огромное. — Он положил руку на плечо Сейриан и ласково попросил: — А теперь, моя дорогая, расскажи мне все, что произошло.

Она глубоко вздохнула для храбрости и начала.

Они с Эйлсой сидели на берегу и искали ракушки, когда появились саксы.

Кадок плавал в своем горячо любимом коракле — крохотной лодочке, сплетенной из ореховых ветвей и обтянутой просмоленной бычьей шкурой, с величавым названием Seren Mar — Морская Звезда. Он закидывал удочки со свежей наживкой и ловил скумбрию, и был счастлив, как только может быть счастлив занятый делом мальчик. И тут его мать, прикрыв от солнца глаза, посмотрела на горизонт и увидела квадратный парус, раздувшийся под южным ветром. Она смотрела, как он приближался, и только когда он оказался за одну-две мили от берега, продолжая быстро приближаться, разглядела, что на парусе не орел, как она думала сначала, а грубо вышитый черным волк.

Вмиг она вскочила на ноги, подхватив Эйлсу, и пронзительно закричала Кадоку, чтобы он немедленно возвращался. От ужаса и отчаяния ей казалось, что мальчик двигается слишком медленно — он еще сматывал удочку, оглядываясь назад в некоторой тревоге, но недостаточной, совсем недостаточной. Юность никогда не страшится достаточно, а старость — слишком сильно.

Сейриан оказалась перед очень страшным выбором: либо бежать в холмы и лес прямо сейчас, схватив за руку Эйлсу, или стоять и мучительно ждать, пока ее одиннадцатилетний сын медленно догребет до берега, рискуя при этом, что они все трое попадут в плен, если не хуже. И она решилась бежать с Эйлсой, молясь при этом всем богам, чтобы ее умница-сын тоже сумел убежать. Она уже наполовину взобралась на западный холм, поросший густым ореховым лесом, когда пиратское судно саксов причалило к берегу, разрезав клювоподобным носом гальку, как меч разрезает щит какого-нибудь бедолаги.

Прежде всего они решили позабавиться поимкой мальчишки-кельта, который бросил привязывать свой коракль к колышку, дабы уберечь его от летних штормов, и помчался с берега. Как хохотали саксы! Пробегая мимо коракля, они располосовали своими длинными мечами бычью шкуру, превратив ее в ленточки, поймали мальчика, сбили его наземь щитами, обтянутыми воловьей кожей, и засунули головой вперед в дерюжный мешок. Они связали его в мешке, как домашнюю птицу и бросили, кричащего, на берегу, а сами повалили в деревню посмотреть, чем там можно поживиться.

Они нашли женщину с ручной мельницей и ее дочь, солившую рядом рыбу, изнасиловали обеих, но убили только мать. Дочь, истекавшую кровью, связанную и с кляпом во рту они забрали с собой. Они убили целую семью в другом доме дальше по долине и зарезали весь их скот, забрав с собой одну телку, чтобы иметь на судне свежее мясо. Сожгли еще несколько домов и христианскую часовню — они ненавидели христиан и их молельные дома. Совершив все это и получив в трофеи одну несчастную телку да несколько рабов, они вернулись на берег и ушли в Кельтское Море, направившись на восток для следующего набега дальше по берегу белых утесов.

Когда Сейриан замолчала, Гамалиэль взял ее за руку и встал.

— Пойдем, — сказал он. — Сейриан, дорогая моя, нам нужно прогуляться.

Люций тоже поднялся.

Гамалиэль мотнул головой.

— Ты останешься здесь.

— Что это значит? — с негодованием воскликнул Люций.

— Когда мы уйдем, — сказал Гамалиэль, — возьми последние листы и выучи наизусть все, что в них написано. Выучи все.

— Выучить? — повторил Люций. — Чего ради?

— Ради будущего, — ответил Гамалиэль. Потом улыбнулся своей загадочной раздражающей улыбкой и продекламировал тихим низким голосом: — Ибо наступит время, когда люди будут гулять по полям, как в свершившемся сне, и разговаривать, словно дни долги, а звездный свет насыщен. — И добавил отрывисто: — В конце-то концов, кем был твой отец?

— Ты знаешь, кем был мой отец, — ответил Люций. — Сыном druithynn.

— Значит, желание учить стихи должно бродить у тебя в крови. Твой отец мог прочесть наизусть десять тысяч стихов, замолкая только для того, чтобы глотнуть меда.

Люций фыркнул.

— Выучи как следует, — продолжал Гамалиэль, — каждое слово, не пропускай ничего. А я пойду на долгую приятную прогулку с твоей очаровательной женой. — И они скрылись за дверью.

Люций слышал, как хихикала Сейриан над какой-то шуткой Гамалиэля, пока они пересекали двор. С момента своего возвращения он в первый раз услышал, как она хихикает.

Он сердито сел обратно на табурет, вытащил потрепанный пергамент из кожаного кошеля и начал читать.