
Онлайн книга «Русь и Орда»
— А почто не показать, коли она в его руках? — Ну а вдруг она затеряется? Без нее-то дело о наследии зело спорное. И кто еще знает, на чью сторону станет царь Узбек. — Вестимо, не на Василёву! — оживился Шестак. — Ведь ты, Тит Мстиславич, с ханом хорош. И коли заявишь свои права на карачевский стол, он тебе, а не кому иному ярлык даст! О Василее же он ежели чего и слышал, то лишь недоброе, от брянского князя. Да той худой его славе мы еще и от себя пособить сумеем. — Хан ко мне милостив, — медленно сказал князь Тит, перед которым вдруг развернулись новые, его самого поразившие возможности. — Да вот только… — Ну, чего ты еще нашел, Тит Мстиславич? — с жаром перебил Шестак. — Даст он тебе ярлык на большое княжение, как свят Господь, даст! А на Руси ханское слово все споры решает. — Так-то оно так. Да ведь духовная все же в руках у Василея. — То и лучше, что в его руках, — многозначительно промолвил Андрей Мстиславич. — Человек он молодой, в таких делах небрежительный… Сунет ее куда-нибудь, а после и сам не сыщет. — Ну, это бабушка надвое гадала, — усомнился князь Тит, — а такое дело, какое мы затеваем, на авось негоже начинать. — Ты мне поверь, братец! Я вещий сон видел намедни, а меня сны николи не обманывают, — почти весело сказал Андрей Мстиславич. — Потеряет ту духовную братанич наш! — Ну а все ж, коли не потеряет? — Потеряет, — уверенно повторил князь Андрей. — А ежели бы и не потерял, ты с ханом веди дело так, будто отродясь о ней и не слыхивал. Коли попадет она в руки Узбека, скажешь: знать не знал и ведать не ведал об этой духовной, потому и затеял тяжбу. — Ты не сумневайся в этом, Тит Мстиславич, — горячо поддержал Шестак, — я тоже чую, что духовная нам помехой не будет. Решайся же! Один ты можешь спасти всех нас и всю землю Карачевскую от лихой беды, от Василёва беззакония! Тебя всем миром просим на великое княжение, а в случае чего и перед ханом, и перед всею Русью тебя поддержим. Молви только согласие свое. Ведь и честь, и богатство сами к тебе в руки просятся! Тит Мстиславич, в душе которого врожденная порядочность еще боролась с соблазном, при напоминании о богатстве решился окончательно. Проведя ладонью по лбу, покрывшемуся испариной, он глухо вымолвил: — Ну, коли так, согласен! Чего же делать-то будем? — Не теряя дня, собирайся в Орду, — ответил Шестак. — Вези царю Узбеку подарки и проси ярлык на карачевский стол. — Да ведь брат-то, Пантелеймон, жив еще! — Ну и что с того? Ты Узбеку доведи, что, мол, карачевский князь, Пантелей Мстиславич, при смерти и дело о наследии надобно загодя решить, дабы после не приключилось смуты. — А ежели хан о Василее спросит? — Спросит аль не спросит, ты ему сам скажи: Василей-де шалый и желторотый хлопец и татарам наипервейший к тому же недоброхот. А наипаче напирай на то, что ты есть после князя Пантелеймона старший в роде; что ты сын родной первого карачевского государя, а Василей ему токмо внук. — А ты что скажешь, брат Андрей? Андрей Мстиславич минутку подумал, потом ответил: — Мыслю я, что Иван Андреич дело говорит. Все мы тебя старшим почитаем и после Пантелеймона тебя хотим большим князем. Но только ехать тебе самому в Орду никак негоже: тотчас об отъезде твоем всем станет ведомо, и Карачев всполошится. Небось и дети малые догадаются, почто ты к хану поехал, как раз теперь, когда большой князь при смерти. — Кто ж тогда поедет? — подозрительно покосился на брата Тит Мстиславич. — Ты, что ли? — Зачем я? Мне ехать тоже не след. Мое родство с Гедимином может все дело испортить: хан, чего доброго, подумает, что мы для Литвы стараемся. А пошли ты в Орду вот хотя бы Святослава. — Меня? — удивленно спросил молчавший до сих пор княжич Святослав Титович. — Ну, тебя же! Ты зрелый муж, и голова у тебя разумная. Дело это не хуже кого другого обделаешь, а о том, что ты к хану поехал, в Карачеве никому и вдомек не станет. — То истина! — обрадованно воскликнул князь Тит, которому не очень хотелось самому тащиться в Орду и унижаться перед ханом. — Собирайся в путь, Святослав, тебе вверяем мы судьбы наши! — Чту волю твою, батюшка, и клянусь, что доверие твое и дяди Андрея оправдаю, — вставая и кланяясь, ответил польщенный княжич. Андрей Мстиславич благосклонно улыбнулся племяннику и ласково похлопал его по плечу. Он знал, что дело попало теперь в надежные руки. Тит Мстиславич был простоват и по-своему честен. Невзрачный на вид Святослав был, наоборот, далеко не глуп, хитер и упорен. Он завидовал Василию и ненавидел его, как только человек, обиженный природой и судьбой, может ненавидеть их общего баловня. Возможность собственными руками сокрушить Василия наполняла его восторгом, не говоря уж о том, что, удачно выполнив возложенную на него задачу, он, как старший сын Тита Мстиславича, и себе самому обеспечивал в будущем большое княжение. «Этот будет стараться не за страх, а за совесть, — удовлетворенно подумал Андрей Мстиславич, глядя на сияющего племянника, — и от Василея он меня избавит. А от иных я и сам избавиться сумею». — Ну, добро, — сказал Тит Мстиславич, — в Карачеве, стало быть, я сяду. Ты, Андрей, из Звенигорода, вестимо, перейдешь в Козельск. А с Василеем все же мы как сделаем? Оставить его вовсе без удела, по мне, негоже, да и хан на это едва ли согласится… — Да что на него смотреть, на Ваську скаженного!? — воскликнул Шестак. — Пускай ладится куда хочет! А хану его можно так расписать, что не токмо без удела — без головы его оставит! — Ну, это ты позабудь, боярин! Я такого греха на душу не приму, да и другим не позволю. Помни, что в Василее тоже течет кровь черниговских князей, и не пристало нам пускать его по миру! Как мыслишь ты, князь Андрей, не дать ли ему Звенигород? — Звенигород, брат дорогой, я хотел бы тоже за собой оставить. Сам ведаешь, двое сынов у меня. Федору, по смерти моей, Козельск бы остался, а Ивану Звенигород. Скупой Тит Мстиславич при этих словах сильно помрачнел, но понял, что при сложившейся обстановке отказать брату нельзя, и потому, скрепя сердце, сказал: — А Василею в таком разе что же мы выделим? — Василею можно Елец отдать. — Вишь, твоим сыновьям два лучших удела, а моим что же останется, коли Елец Василею отдадим? — Как что останется? Побойся Бога, брат! Святослав по тебе Карачев наследует, Ивану дашь Болхов, Федору — Мосальск. — А Роману что? — Да ведь Роману-то и десяти годов нету! Дашь ему Кромы, когда подрастет. Только и Елец, без сумнения, твоим будет, ибо Василей по гордыне своей навряд ли согласится на что иное, опричь большого княжения. Скорее всего набуянит он тут, и придется ему уносить от ханского гнева ноги куда подале. |