Онлайн книга «Золотой истукан»
— Эй, псы! Чего расшумелись? — Сытость душит. Перекормил… — А! Взбесились? Над стеною ноюще запели стрелы. — Хоронись! — Ой, Тэнгре… — Пропали. Накажут. — Э! Хуже не будет… — Беритесь за луки! — Урусы! Камни хватайте. — Мы им покажем… — Что нам тут? — Здесь беку хорошо. — Уйдем на Волгу… — Землю пахать… Пленным — Карась: — Скорей под гору! Струг отымем. Морем — на запад, а там уже Русь. — Поздно! Видишь, заслон у реки, — Ромеи снятые. — Разгоним! — А этих — оставить? — Сожрут их свои. — С нами, булгаре! — Куда?… Все сотворилось как-то сразу, негаданно — нежданно и без толку. Только б зло сорвать. А зло — большое, и завязалось на стенах побоище. Пастухи друг в друга стрелы мечут, боясь попасть — и попадая, пленные — камни бросают, осаждающих сбивая в ров. И треск. И крик. И кровь. Бабы бегут, голосят. Тянут мужчин прочь от стен. Хазарин машет бунчуком. И вдруг и там, за рвом, булгары разделились, разодрались. Видно, старые счеты взялись сводить. Не поймешь со стороны, кто с кем: все вроде одинаково оборваны. Но, видно, издавна разлад между ними. От доброй жизни своих не станут резать. — Скорей! — Высокий светлый человек рванул скрипучую дверь. Кубрат с Русланом кинулись в лачугу. Десятков пять или шесть таких убогих, низких, крытых камышом белокаменных хижин, с рогами черных, накрест связанных кривых стропил, стадом устало прилегших, белых, с бурыми спинами, коров рассыпалось по голому откосу. Ромейский поселок. Жилье, где спрятались Кубрат с Русланом, зарылось в землю на отшибе, в кустах прибрежных, и владел им, видно, не ромей. — Гот, — шепнул, задыхаясь, Кубрат, когда хозяин, отвернув подстилку на полу — камышовую, грубую, показал им узкую яму: лезьте быстрее — и, втиснув их в дыру сырую, проворно опустил подстилку, что-то кинул сверху на нее. — Не донесет? — Спасет. Он свой. — Тихо! Идут, — сказал по-булгарски гот сквозь камыш. — Не шевелись. Кусты трещат. Резкий голос Уйгуна: — Эй, Гейзерих! Не видел беглых? — Не встречал. — Куда девались? — Может, на буграх… — Объедем. И ты не зевай. Заметишь — зови на помощь. — Их сколько? — Двое. Кубрат, урус. — Сам свяжу. — Не осилишь. Большой урус, ошалелый. — Может, и мне — вместе с вами? Я мигом. Только в лачугу зайду, копье прихвачу. — Не надо. Здесь побудь. Поглядывай. Уехали. Гот: — Сидите, молчите. Я все же пойду, покручусь среди них. Чтоб отвлечь. Тесно. Душно. Страшно. — Не выдаст, а? Или… лучше, пока его нет, через речку — да в камыши? — Пропадешь в камышах. Сырость. Звери да змеи. Пожалуй, не выдаст. Рыбу ловили вдвоем. Уху из одного котла хлебали. Ты молчи. Потерпи до ночи. — А ночью? — Не знаю. — Коней украдем, поскачем на Русь. — Ладно. Посмотрим. — Осилили, черти. Тех, которых схватили, убьют? — Нет, наверно. Хазарин не даст. Скорей, своих бунтарей — в Корсунь, твоих земляков — в Самандар. — А где Самандар? Далеко? — О! Зело далеко. Степи. Горы. Много дней пути. Три раза столько, как от Днепра до Таны. — Не дай господь угодить. — Да. Оттуда на Русь уже не попадешь… Затихли. Сон не сон, дремота не дремота. Отупение. Дважды, туда и обратно, мимо лачуги проехали с криками конники. Пусть орут. Перестанут. Кто-то украдкой проник в жилье. Шарит, шуршит, наступая Руслану сквозь камышовую толщу на затылок, сгорбленную спину. Сплюнул. Выругался шепотом. Чуть скрипнул дверью. Он представился смерду красноглазым, лохматым, крючконосым, с длинными клыками, торчащими вниз из углов искривленного рта. И кони, топот которых давно умолк, казались почему-то шестиногими. Степь вздымалась стеной, как гора… Человек — на воле человек. Ушам, глазам и мозгу нужен открытый простор. Без него, в узкой дыре, накрытой страхом, человек сам становится лохматым, шестиногим и клыкастым. …Ушел? Или стоит, сторожит? Руслан устал бояться. Он в тихом бешенстве заскрежетал зубами. Топчут тут всякие голову. Хватит. Теперь он знал, что сильный и может бить. Он хочет бить. Он будет бить, убивать. — Выйдем, — сказал он Кубрату. — Давай. Надоело в яме сидеть. Тростниковая решетка подстилки с треском распалась. В лачуге темно. Зато снаружи, сквозь раскрытую шаткую дверь, зовуще сверкают синие звезды. От порога ведет через черную воду к вольным чащам зыбкий мост из лунного света. — Тихо! Идут. Укрылись за углом. Кто-то длинный заглянул в лачугу. — Эй, Кубрат… — Ты, Гейзерих? — шепнул старик у него за спиной — Тьфу! Напугал. Был кто-нибудь? — Был. Обшарил хижину. Ушел. — А! Лезьте в лодку Скорей. На том берегу, в черных камышах, внезапно взметнулся к зубчатым звездам раздирающе острый визг. Ударившись о них, изорванный, упал назад, в сырую пойму, клочьями хрипа и хлюпания. Руслан — оторопело: — Это кто? — Эбер. — Гот уперся жердью в мокрый берег. — Ну, как по-вашему… вепрь. Попал в чьи-то зубы… — Куда плывем? — спросил Руслан у Гейзериха, когда, оставив холм позади, гот перегнал лодку к левому, в зарослях, берегу и медленно двинул ее, тыча в дно длинным шестом, против течения. — К братьям. — В степь с Кубратом хотели. — Нельзя. Дозоры повсюду. Сразу попадетесь. — Помолчав, сказал с угрюмым одобрением: — Насолили беку. Хорошо. Руслан не стал его донимать: что за братья, откуда они. Он уже верил готу. — По-нашему, слышу, бойко говоришь, Ты, наверно, из бедных? — Вроде. А что? — Я приметил: кто бедный, других понимает. Вот, к примеру, Кубрат. И ты, Гейзерих. Почему это, а? — Худо жить. Идешь к соседу. Русс. Ромей. Булгарин. Все равно. Лишь бы помог. Поневоле начнешь понимать. Богачу зачем чужих разуметь? Он сыт от своих, их привык разуметь. А для прочих у него доступная всякому речь: стрела свистящая, звенящий меч. |