Книга Монгол, страница 12 – Тейлор Колдуэлл

— Я знаю не так уж много. Я умею хорошо говорить, и мне удалось запомнить умные фразы. Однако я ничему по-настоящему не учился — для этого я слишком ленив. Я предпочитаю хорошо поесть!

Сказав это, он ухватил нежный кусочек мяса с блюда Джелми, не показывая вида, что слова Джелми ему приятны. Собеседник, которому нравились забавные речи калеки, покачал головой. Тот, прожевав мясо, внимательно взглянул на монаха:

— Мне нужно дать вам двоим важный совет. Наш главный шаман Кокчу — вредный и мстительный человек, и я сегодня видел, с какой неприязнью он смотрел на вас. Это было в тот момент, когда вы разговаривали с нашими людьми. Я вам советую не злить его. Он обладает обширными знаниями о различных ядах.

Селджукен насмешливо фыркнул.

— Мы, христиане, отправляемся в разные концы света и говорим слова нашего Бога даже тогда, когда нам угрожает смерть и мученья.

Кюрелен поднял брови.

— Поменьше болтай о мучениях. Тебе неизвестны выдумки и фантазия нашего шамана. Думай сам. Я тебя предупредил.

— Я буду проповедовать правду, — возмутился Селджукен, хотя ему стало явно не по себе.

Кюрелен перевел взгляд на Джелми, решив, что священник не стоит его усилий:

— Правда может быть облачена в разные одежды, служить многим хозяевам. В одной из известных мне поэм было множество рассуждений о правде, и поэт назвал ее наемником любого вождя. Я надеюсь, что ты не станешь ни с кем делиться своим понятием о правде. — Он сделал широкий жест, показав на горевшие вокруг костры и сидевших подле них воинов. — Друг мой, это сильные, грубые и жестокие люди. Они — дикари, ни о чем не рассуждают, а только берут. Им не нужны наука или философия. Они просто существуют и зря не болтают.

— Но ты с ними беседуешь, — заметил Джелми.

Пожав плечами, Кюрелен отпил глоток вина.

— Друг мой, ты уже слышал, что я — слишком ленивый человек.

— Почему ты не вернулся в Китай?

— В Китае я — глупец среди мудрецов, — улыбнулся калека, — а здесь — человек среди животных. Меня кормят эти животные. В Китае все гораздо умнее. — Он смачно облизал пальцы и спокойно уставился на монаха: — Не забывай, я сказал, что они — звери, и их поступки можно предсказать. Познавшие учения люди предсказуемы, но ожидай зла от каждого, и ты не ошибешься.

Шум вокруг костров становился все громче, мешая слышать друг друга. Кюрелен встал.

— Сейчас будут решать, как назвать моего племянника, — сказал он. — Я должен присутствовать при этом событии.

Кюрелен ушел, Джелми следил за ним грустными глазами. Священнику ни до кого не было дела — он пребывал в состоянии приятного опьянения. Джелми не коснулся налитого вина. Священник грубо вырвал чашу у него из рук, выпил вино одним глотком, громко отрыгнул и вытер грязной рукой бороду. Джелми не обратил на него внимания. Он размышлял.

Кюрелен подошел к яркому костру, рядом с которым стоял Есугей, державший младенца. Шаман разглядывал ребенка, громко восхищался его красотой и предрекал сыну хана блестящее будущее. Когда Есугей и шаман заметили Кюрелена, они скривились, но не произнесли ни слова.

Шаман сказал, что Есугей привез огромную добычу как раз в день рождения сына, и поэтому ребенка следует назвать по имени вождя, ограбленного и убитого Есугеем. Того звали Темуджин. Есугею понравилось это предложение, и ребенка тут же нарекли Темуджином. Воины, собравшиеся вокруг, разглядывали ребенка, у которого были серые поразительно сердитые глаза и густые рыжие волосы. Шаман волновался и обещал, что ночью вызовет духов с самого Высокого Синего Неба, которые станут опекать младенца. Кюрелен при этих словах начал хохотать, и шаман взглянул на него с черной ненавистью.

— В последний раз ты вызвал духов, они появились в виде черного медведя и убили двух хороших детей.

Шаман повернулся к нему спиной, но Есугею стало не по себе. Он прикрыл ребенка собольим плащом и задумался.

— Возможно, нам следует вызвать и других духов в честь торжественного события, — заявил Кюрелен. Он, кажется, был пьян. — Позови сюда священника и монаха, может быть, их духи более миролюбивы…

Есугей с ним согласился и послал пастуха, чтобы тот привел пленных к костру. Пока их ждали, Кюрелен обратился к шаману:

— Я говорил Есугею, чтобы он не позволял этим людям отравлять умы воинов своими странными учениями.

Шаман поразился услышанному, немного смягчив свое отношение к Кюрелену, но оставшись настороже.

— Странные учения плодят вражду, — продолжил Кюрелен. — Тебя одного хватит нашим людям.

Кокчу недоверчиво улыбнулся.

— Кюрелен — ты мудрый человек, однако далеко не все так мудры.

— Я уверен, — заметил Кюрелен, — что их следует отправить прочь со следующим караваном. Пусть идут куда хотят. В особенности это касается монаха. Я уверен, что он — святой человек. Духи могут рассердиться, если он погибнет. Думаю, что священника не охраняют важные боги. Кроме того, наступает зима, мы скоро откочуем отсюда. Каждый рот станет нам в тягость.

Кокчу облизал губы, кивнул и злобно усмехнулся.

— Год Кабана не считается очень удачливым годом для Якка Монголов, — продолжал гнуть свою линию Кюрелен. — Наверно, следует посвятить богам жертву… Хорошую жертву! Как считаешь, Кокчу?

Шаман ответил ему спокойно, однако в глазах его тлели дурные огоньки:

— Я думаю, ты говоришь чистейшую правду.

Есугей слушал их рассуждения с удивлением, а потом насмешливо заметил:

— Вы думаете одинаково — сейчас на землю обрушатся небеса.

— Мудрые люди, — ответил ему серьезно Кюрелен, — могут расходиться по пустякам, но когда дело касается серьезных дел, они вырабатывают единое мнение. — Он ткнул шамана в живот, и тот поморщился от боли. — Я прав, Кокчу?

Шаман потер живот, мрачно взглянул на Кюрелена, но сразу ответил:

— Снова ты сказал правду.

К костру подвели Селджукена и Джелми. Первый покачивался на ходу, а монах шагал спокойно и с достоинством. Шаман внимательно взглянул на обоих, задержал взгляд на Джелми, которого возненавидел с первого взгляда, медленно перевел взгляд на Кюрелена, потом снова — на Джелми, и отвратительная злобная улыбка осветила его лицо.

Есугей желал, чтобы его сына благословили все боги и не отказывали ему в дружеском расположении. Он обратился к чужим священникам, приказав усадить их на самые удобные места у костра. Пленникам подали полные чаши кумыса. Джелми спокойно улыбался, ел и пил не спеша, а Селджукен много пил, много хвастался. Воины откровенно поощряли его хвастовство, громко хохотали, постоянно наполняли его чашу.

Кюрелен, сгорбившись, сидел неподалеку и хитро усмехался. Старики заиграли на хурах. Костры горели все ярче и ярче, и пьяные воины затеяли пляски. На фоне черной ночи из темноты появлялись дикие разгоряченные лица, освещенные оранжевым светом.