Книга Князь Никита Федорович, страница 23 – Михаил Волконский

Сначала она не сразу могла определить, чего ей следовало, собственно, добиться и кого держаться, но вскоре положение выяснилось само собою.

Великий князь — еще ребенок; нужно здесь заручиться и медленно, но прочно строить свое здание. Рано или поздно он взойдет на престол, и об этом-то времени нужно думать и рассчитывать на него. Сестра великого князя Наталья Алексеевна не только дружна с братом, но имеет огромное влияние на него: вот путь, который доведет к желанной цели.

И Аграфена Петровна окружила себя людьми, противными Меншикову, и сделалась центром пока еще небольшого кружка, собиравшегося в ее гостиной. Вскоре в этой гостиной появился Маврин, воспитатель великого князя.

Апрель 1726 года был беспокойным месяцем в Петербурге. Две недели не собирался уже Верховный тайный совет, государыня была встревожена подметными письмами, и по городу снова ходил слух, впрочем, уже не раз напрасно возникавший, но тем не менее всегда производивший впечатление, о том, что князь Михаил Михайлович Голицын двинулся на Петербург со своею украинскою армиею.

Как всегда, когда людям что-нибудь очень хочется, они охотно придают веру и значение всему, что мало-мальски соответствует их желаниям, так и теперь многие в Петербурге думали, что они накануне великих событий, и высчитывали по пальцам шансы борьбы.

— Извольте вспомнить, — крикнул Веселовский в гостиной Аграфены Петровны, — кто у них есть?… Толстой граф — хорошо, Апраксин — ну, он генерал-адмирал, да ведь стар, стар до того, что все равно что ничего; и остаются Меншиков да герцог Голштинский.

— А ведь какую волю герцог-то взял — и в совете сидит, и через него все идет, — вставила Волконская.

— Что поделаете, княгиня? — отвечал ей, разводя руками, Нелединский. — Он — муж старшей дочки ее величества; не станете же спорить с ним! — и он насмешливо улыбнулся.

— Да сам Меншиков уже предупредил вас, — возразил Веселовский, как будто на самом деле-то они собирались уже спорить с герцогом. — Он не может простить ему председательство в совете.

— Так, значит, у них уже пошли размолвки в середе? — заметил Нелединский, снова улыбаясь.

— В том-то и дело, — подхватил Веселовский, не замечая, что тот умышленно упомянул середу, потому что Тайный совет собирался обыкновенно по середам.

Но Аграфена Петровна поняла и улыбнулась.

Ганнибал сидел по своему обыкновению в углу, на своем излюбленном месте, с крепко стиснутыми на груди руками, и молчал, изредка лишь вставляя свои замечания.

— Ну, а Феофан, — сказал он, — этот поневоле будет на их стороне. Великий князь ему не простит "Правду воли Монаршей".

— Что, что?… Феофан? — опять загорячился Веселовский. — А дело Маркелла? Нынче Маркелл обвиняет его в Преображенской канцелярии. Нет, он не страшен!

— Гвардия, гвардия страшна! — как бы про себя проговорил Черкасов, ходивший по комнате с серьезным лицом и опустив голову.

Но для Веселовского, видимо, не существовало никаких препятствий.

— А украинская армия? — воскликнул он. — Князь Михаил Михайлович двинулся, и уж на этот раз оно верно.

— Да, кажется, что двинулся, — подтвердил Нелединский, — пора ему…

Аграфена Петровна, довольная, что в ее доме идет как следует серьезный разговор, сидела, удобно прислонившись к спинке дивана и, одобряя улыбкой гостей, играла веером, который, по принятой еще в Митаве моде, был весь покрыт автографами выдающихся лиц.

— Абрам Петрович, — обратилась она к Ганнибалу, — вы должны мне тоже написать на веере что-нибудь.

— Если вы меня признаете достойным, — ответил с поклоном арап и улыбнулся своими белыми, ровными зубами.

Абрам Петрович был очень нужный для Волконской человек, так как он, преподавая, по поручению государыни, математические науки великому князю, считался в числе его наставников и близких к нему лиц.

В это время лакей доложил о приходе Пашкова.

Пашков вошел в гостиную, как свой человек, и, поздоровавшись, с улыбкой подал Аграфене Петровне грязный клочок грубой бумаги, сложенный в виде письма.

— Это что? — спросила княгиня, отстраняясь и брезгливо поднимая руки.

— Должно быть, подметное письмо, — объяснил Пашков. — Я его у вас на крыльце нашел.

— Вот, нашли, куда подкидывать письма! — засмеялся Веселовский.

— Ах, это, должно быть, очень интересно! — сказала Аграфена Петровна, все-таки не касаясь письма. — Прочтите же скорее!

Пашков развернул бумагу и стал читать: "Известие детям Российским о приближающейся погибели Российскому государству, как при Годунове над царевичем Дмитрием учинено: понеже князь Меншиков истинного наследника, внука Петра Великого, престола уже лишил, а поставляют на царство Российское князя Голштынского. О, горе, Россия! Смотри на поступки, их, что мы давно проданы!"

— А ведь ловко составлено! — заключил Пашков. — На народ может подействовать.

— Любопытно, кто этим занимается? — спросил Черкасов. — Видно, что человек не простой.

Пашков смял письмо и, подойдя к печке, бросил его туда.

— А вы знаете новость? — спросил он, поворачиваясь на каблуке и захлопнув заслонку. — Рабутин приехал.

Граф Рабутин, которого уже несколько времени со дня на день ждали в Петербурге, был посол Карла VI, императора римско-немецкого.

Глаза Аграфены Петровны заблестели, и лицо оживилось.

— Так что ж вы молчите до сих пор и не скажете? — заговорила она, придвигаясь к столу. — Когда он приехал? Откуда вы знаете это, кто вам сказал?

— Сам видел, сейчас, едучи к вам. Дом ему приготовили у Мошкова; проезжаю — вижу, зеленая карета стоит; гайдуки, кучера — тоже в зелень с белым одеты; ничего, красиво. Спросил, кто приехал, — говорят: Рабутин… вещи его вынимали.

— И много вещей? — осведомился Веселовский.

— Да, изрядно.

Аграфена Петровна задумалась с торжественной улыбкой на губах.

— Прие-хал! — протянула она.

— А отчего вы так интересуетесь им, княгиня? — спросил Пашков. — Я не знал, а то бы поспешил сообщить первым делом…

— Да как же не интересоваться? — наперерыв всем крикнул Веселовский. — Ведь Петр Алексеевич, со стороны своей матери, — родной племянник австрийской императрицы, — значит, Рабутин будет на стороне великого князя, а ведь это — сила!

— Хорошо бы с ним знакомство свести поближе, — заметил Нелединский.

— Что ж, это можно, я думаю, вот через Абрама Петровича или Маврина, — проговорил Черкасов, снова заходивший по комнате.

— Можно еще легче и проще, — сказала Аграфена Петровна. — В первый же раз, как Рабутин будет у меня вечером, я приглашаю вас к себе…

Черкасов приостановился; остальные, как бы удивленные неожиданностью, посмотрели на княгиню, и она наивно оглядела их, точно говоря: