Онлайн книга «Две жизни»
|
— Так Суворов с нами? — С нами, брат, ура! — Ура-а-а! — И войска идут за ним. — Значит, Измаил возьмем! — Возьмем. Ура! V Суворов под Галацем получил предписание и собственноручное письмо от светлейшего, предоставлявшего ему полную свободу действий под Измаилом с подчинением ему всех находившихся там войск и генералов. Получив такое предписание, давшее ему неограниченные полномочия, Суворов, не медля ни минуты, отправил из-под Галаца из своего корпуса все, что можно было, войска и приказал своим маркитантам тотчас же отправиться под Измаил с провизией, а сам поскакал. Еще с дороги он прислал приказ о возвращении войск, уже начавших отступать. Из числа войск, находившихся под Галацем, Суворов направил к Измаилу свой любимый, недавно им сформированный Фанагорийский гренадерский полк, двести казаков и охотников Апшеронского мушкетерского полка с тридцатью осадными лестницами и тысячью фашин. Поручив команду над оставшимися полками под Галацем князю Голицыну, сам он поехал с конвоем из сорока казаков под Измаил, до которого от Галаца было около ста верст. Но вскоре нетерпеливый вождь оставил свой конвой и поскакал с удвоенною скоростью в сопровождении всего лишь одного казака. В ночь на 2 декабря 1790 года Суворов появился под Измаилом, и войска сразу оживились, повеселели и почувствовали бодрость. По всему лагерю уже шло ликование, так как состоять под начальством Суворова было само по себе как бы боевым отличием. В землянке Сидоренко шумно справляли праздник по случаю прибытия Суворова. — Где ж вы пропадали, что ничего не знаете? — спрашивали у Чигиринского с Проворовым. Но ни тот, ни другой, конечно, не объясняли, почему они сидели, забившись в свою землянку, и никого и ничего не видели. Наевшись и разделив общую радость и прокричав еще и еще раз «ура! », они оставили гостеприимную землянку, чтобы уступить в ней место вновь прибывшим офицерам. — Знаешь, о чем я все думаю? — сказал Проворов, как только они остались вдвоем, — ведь, значит, этот денщик-молдаванин отравил сухари… вот негодяй! — Нет, — ответил Чигиринский, — я думаю, ты ошибаешься. Тут дело сложнее, и денщик не виноват. Он и сам не знал, что подает нам. — Но во всяком случае это — дело масонских рук. — И очень грубое, как, впрочем, и все, что они делают. — Грубое или нет, а все-таки они действуют, и в достаточной степени поспешно. Что же мы будем делать, чтобы обезопасить себя? — Да ничего. Будем жить, то есть постараемся быть живы. А главное, что теперь предстоит нам делать, это — брать вместе с Суворовым Измаил. Так, разговаривая, они дошли до своей землянки. Первым отворил дверь в нее Проворов и, отшатнувшись, сейчас же захлопнул ее. — Посмотри, — обернулся он к Чигиринскому, — я говорю тебе, что молдаванин — негодяй: он преспокойно растянулся на твоей койке и дрыхнет, точно нас уже нет на свете, и он тут — полный хозяин! — Погоди, — стал было останавливать его Чигиринский, но Проворов не слушал и снова юркнул в землянку. Войдя тоже туда, Чигиринский уже застал его за тем, что он безжалостно тряс за плечо лежавшего на койке денщика-молдаванина. Последний мотался в руках Проворова из стороны в сторону, не подавая признаков жизни. — Да, кажется, он умер! — в ужасе воскликнул Сергей Александрович, не оставляя денщика. — Вот видишь, — сказал Чигиринский, — я был прав, говоря, что бедняга не подозревал, что принес нам отравленное угощение. Видишь? — И он указал на зажатый в пальцах правой руки денщика сухарь. — Он отравился и умер! — Опять решение слишком скорое! — улыбнулся Чигиринский. — Пусти! — Он отстранил приятеля и, нагнувшись к молдаванину и положив ему на лоб руку, спросил тихо и очень ласково: — Ты можешь отвечать мне? Тут Проворов увидел нечто, как ему показалось, сверхъестественное: губы денщика зашевелились, и он, продолжая спать, ответил: — Да! — Ты не успел еще отведать сухарей и сбитня? — Нет. — Значит, мое приказание тебе заснуть было сделано вовремя. — О да! — Ты, значит, не знал, что сухари и сбитень отравлены? — Нет. — Но теперь ты видишь это? — Да! — отвечал сонный. — А ты можешь увидеть, кто отравил их? — Нет. — Постарайся! На лице молдаванина выступило выражение усилия. — Не могу, — произнес он. — Смотри на сухари! Где они лежат? — На тарелке. — Кто их положил? — Я. — Они еще без яда? — Да. Несу тарелку и чайник со сбитнем к вам. Меня встречает важный господин. — А! Что он делает? — Он спрашивает меня, как пройти к вам. Я ему говорю, что вот несу для вас сухари и сбитень и что он может идти за мной. Он видит, что у меня расстегнута пуговица, и говорит, что в лагерь приехал сам Суворов, что он очень строг, если он увидит мою расстегнутую пуговицу, то велит расстрелять меня, — он такой строгий и так стоит за дисциплину. Я не могу застегнуть пуговицу, у меня в руках чайник и тарелка с сухарями. Важный господин предлагает мне подержать чайник и сухари — он такой добрый и спасет меня от гнева Суворова, который ходит уже по лагерю. Я даю ему чайник и тарелку и отворачиваюсь, чтобы застегнуть пуговицу. Лицо денщика вдруг выразило испуг, и он воскликнул: — Аи, аи, господин, что вы делаете? Вы всыпаете яд в чайник и на сухари… Такой важный господин и делаете так дурно… ах, как дурно! — Ловко и находчиво было обделано! — проговорил Чигиринский и, снова обращаясь к денщику, спросил его: — Ты можешь сказать, кто этот важный господин? — Нет. — Ты его никогда не видел? — Никогда. — Посмотри поблизости от нас, его нет теперь в лагере? — Нет. — Смотри кругом, хорошенько… Подальше! — Ах, вот я его вижу! Он идет сюда к вам. Ведь он уже приближается. — Он на вид спокоен? — Да. — Скоро он тут будет? — Сейчас. Вот он повернул к землянке… он у двери… он подымает руку, чтобы стукнуть… В дверь раздался осторожный стук. Проворов невольно вздрогнул. Несмотря на слова сонного денщика, он не верил в возможность этого стука, и последний испугал его. |