Онлайн книга «Галерные рабы»
|
Грек, славянин, венгр, принявший мусульманство и перешедший в подданство падишаха, становился турком. Правда, правоверные не выказывали новообращенным особого доверия или расположения, пока те делом не доказывали верность знамени пророка. * * * — Не очень-то они тебя тут любят, — покачал головой Андроникос. — Завидуют… Всего за десять месяцев я из простого сарахора, всадника-добровольца, который имеет лишь коня, саблю, щит и копье, стал командиром булюка — сотни мустафизов, стражей крепостного гарнизона. Мне выделена личная клетушка в казарме, я подчиняюсь только диздару и чехаю, получаю золотой на восемь дней — лишь вдвое меньше чехая! — Как же ты достиг таких «высот»? — Не насмешничай, учитель! В стычке с джеляли [41] я спас чехая Ибрагима. Когда принял мусульманство, он сделал меня сотником-торбаджи. На этом посту я и застрял вот уже полгода. Мне срочно нужна война! — Зачем? — Как же ты не понимаешь, учитель! В мирное время повышения по службе не жди! Ты же знаешь воинские обычаи османов! Кто первый взойдет на стену вражеского города, получает в награду воеводство, второй — субашство, третий — черибашство. Но мне обязательно нужен мюльк! — Чем мюльк так уж отличается от простых зиаметов или тимаров, которые дают отличившемуся воину-осману вместе со званиями субашей и черибашей? Те же земельные владения с закрепленными на них христианами-хлебопашцами. Только размерами рознятся: в зиамете несколько сел, в тимаре одно-два. — Учитель, ты теряешь быстроту разума и спрашиваешь о вещах, которые ясны любому ребенку в Блистательной Порте! Вспомни: земля у турок принадлежит государству и не может передаваться по наследству… — Плевать они хотели на законы! Очень даже передают по наследству и хассы, владения членов султанской семьи и везирей, и вакфы, принадлежащие мусульманскому духовенству, и сипахии — земельные наделы военной знати! — Верно! Но султан по своей прихоти может отобрать и сипахию, и зиамет, и тимар. При дворе у него сидит на короткой привязи свора мазул — две сотни знатных турок, не имеющих собственных владений и вынужденных кормиться крохами с падишахского стола. Стоит какому-либо землевладельцу провиниться, его надел переходит к кому-нибудь из мазул. — Гнусный обычай, из-за которого никто в империи не чувствует твердой почвы под ногами… — Вот-вот! А я хочу стать неуязвимым от прихотей коронованных безумцев. Мюльк дается за особые заслуги, его никто отобрать не вправе, даже султан. Ладно, довольно об этом. Как поживает матушка? — Когда ты ушел добровольцем в турецкую армию, принял мусульманство и сменил имя, она все глаза проплакала, слушать не хотела про тебя, называла Иудой. Пришлось ей кое-что объяснить. — Хорошо. А теперь скажи, с чем пришел? — С приветом от епископа Дионисия. Он просит тебя возглавить его паству в бою с бусурманами. — Так жители Ларисы восстали? Отличная новость! — Да, лучше быть и не может! Сам епископ благословил их на подвиг во имя веры Христовой и родины! Турецкий гарнизон вырезан до последнего мустафиза! — Дионисий — человек замечательный. Добрый, умный и образованный, не зря его окрестили Философом. Только зачем он рвется в стратеги, берется за дело, в котором не смыслит? Нельзя начинать восстание в одной местности, не подготовив почву для выступления в большинстве областей Греции, не устроив мятежи в турецких войсках… — Дионисий надеется, что искорка ларисского восстания вызовет пожар во всей Элладе… — Так рассуждали и Михаил Пселл с Петром Буасом, когда подняли восстание в Спарте и Аркадии в 1463 году от Рождества Христова. Если Дионисий будет действовать так же неумело, то погибнет зря, как они. Я понимаю, Философ надеется на помощь Испании, но она далеко, а Истамбул близко… — Почему же это они погибли зря?! — А разве наша родина уже не входит в турецкий эйялет [42] Румелия? И разве сможет Философ когда-либо освободить ее?! — Все равно Дионисий не сдастся! Не такой он человек, чтобы бояться смерти во имя свободы! — Во имя свободы надо жить! А потому я пошлю гонца к епископу, чтобы он немедленно уезжал в Страны Золотого Яблока, [43] потому что Лариса вскоре падет! — Не спешишь ли ты с выводами? Лариса — сильная крепость, у мусульман нет поблизости больших воинских отрядов. Здешний гарнизон в одиночку, без подкреплений не осилит повстанцев! — Осилит, потому что во главе карательного отряда встану я! — Опомнись, Александр! Что ты говоришь! Ведь речь идет о жизни сотен твоих соотечественников. Разве ты забыл, что творят турки с захваченными повстанцами?! Радостное возбуждение на лице Искандара потухло. Он огорченно вздохнул, пожал плечами: — Ничего не поделаешь! Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц. Ларисцы готовы умереть за правое дело, иначе не стали бы восставать, не так ли? Они в любом случае погибнут — но без пользы, потому что османы все равно захватят крепость, пусть и положив под ее стенами тысячу голов. А так ларисцы своей героической гибелью дадут мне возможность сразу получить мюльк, доходы с которого позволят мне расположить в свою пользу многих влиятельных придворных, набрать небольшой личный отряд. Как удачно ты приехал с этой вестью! На днях в наш лагерь прибывает великий визирь Синан-паша. Он почти уговорил Мурада III объявить войну Австрии. Если в Румелийском эйялете, в самом сердце империи, разразится восстание, планам садразама придет крах, поэтому он пойдет на все, чтобы подавить бунт в зародыше. А я возьму без всяких потерь самый главный оплот мятежников! Да великий визирь меня за это озолотит! — В твоих словах есть смысл, Александр, но это логика предателя. — Ты несправедлив. Мой план в конечном итоге ведет к главному — к освобождению Греции от иноземного ига. Разве не за это готовы пожертвовать собой ларисцы? Представь, что мы на поле боя и я сознательно жертвую одним полком, чтобы обеспечить победу всей армии. Помнишь, как триста спартанцев выдерживали в Фермопилах натиск персидских полчищ, давая эллинам собраться с силами? Разве кто-нибудь считает, что их предали, хотя ими и пожертвовали во имя общей победы? Разве бывают битвы без потерь? Почему же ты утверждаешь, будто я предаю ларисцев? Неужто к победе над османами надо идти лишь тем путем, который указывает Дионисий Философ, великий ученый, но никудышный воин?! |