Онлайн книга «Реформы и реформаторы»
|
Сие же все делают такою хитростью и умыслом, дабы вовсе истребить в России священство православное и завести свою новомышленную люторскую да кальвинскую беспоповщину. Ей, нечувствен, кто не обоняет в них духа афейского! * * * Когда малый недуг сей люторства расширится и от многих размножится и растлит все тело, тогда что будет, разумевай! Было бы суслице, доживем и до бражки. * * * Звоны церковные переменили. Звонят дрянью, как на пожар гонят или всполох бьют. И во всем прочем пременение. Иконы не на досках, а на холстах с немецких персон пишут неистово. Зри Спасов образ Еммануила – весь, яко немчин, брюхат и толст, учинен по плотскому умыслу. Возлюбили толстоту плотскую, опровергли долу горнее. И церкви не по старому обычаю, но шпицем наподобие кирок строить и во образ люторских органов на колокольнях играть приказали. Ох, ох, бедная Русь! Что-то тебе захотелось немецких поступков и обычаев! * * * Монашество искоренить желают. Готовят указ, дабы отныне впредь никого не постригать, а на убылые места в монастыри определять отставных солдат. А в Евангелии сказано: Грядущего ко Мне не изжену. Но им Св. Писание – ничто. * * * Вера стала духовным артикулом, как есть Артикул воинский. Да какова та молитва будет, что по указу, под штрафом молиться? * * * «Нищих брать за караул, бить батожьем нещадно и ссылать на каторгу, чтоб хлеб не даром ели». Таков указ царев, а Христов – на Страшном судилище: Взалкахся бо, и не дасте Ми ясти; возжаждахся, и не напоисте Мене; странен бых, и не введосте Мене; наг, и не одеясте Мене. Аминь, глаголю вам: понеже не сотворите единому сих меньших, ни Мне сотворите. Так-то, под наилучшим полицейским распорядком, учат ругать самого Христа, Царя Небесного, – в образе нищих бьют батожьем и ссылают на каторгу. Весь народ российский голодом духовным тает. Сеятель не сеет, а земля не принимает; иереи не брегут, а люди заблуждаются. Сельские попы ничем от пахотных мужиков неотменны: мужик за соху – и поп за соху. А христиане помирают как скот. Попы пьяные в алтаре сквернословят, бранятся матерно. Риза на плечах златотканая, а на ногах лапти грязные; просфоры пекут ржаные; страшные Тайны Господни хранят в сосудцах зело гнусных, с клопами, сверчками и тараканами. Чернецы спились и заворовались. Все монашество и священство великого требует исправления, понеже истинного монашества и священства едва след ныне обретается. Мы носим на себе зазор, что ни веры своей, какова она есть, ни благочиния духовного не разумеем, но живем чуть не подобны бессловесным. Я мню, что и на Москве разве сотый человек знает, что есть православная христианская вера или кто Бог, и как ему молиться, и как волю его творить. Не обретается в нас ни знака христианского, кроме того, что только именем слывем христиане. * * * Все объюродели. В благочестии, аки лист древесный, колеблемся. В учения странные и различные уклонилися, одни – в римскую, другие – в люторскую веру, на оба колена хромаем, крещеные идолопоклонники. Оставили сосцы матери нашей Церкви, ищем сосцов египетских, иноземческих, еретических. Как слепые щенята поверженные, все розно бредем, а куда, того никто не ведает. * * * В Чудове монастыре Фомка – цирюльник, иконоборец – образ чудотворца Алексея Митрополита железным косарем изрубил для того, что святых икон, и Животворящего Креста, и мощей угодников Божиих он, Фомка, не почитает; святые-де иконы и Животворящий Крест – дела рук человеческих, а мощи его, Фомку, не милуют; и догматы, и предания церковные не приемлет; и во евхаристии не верует быть истинное Тело и Кровь Христовы, но просвира и вино церковное просто. И Стефан, митрополит Рязанский, Фомку анафеме церковной и казни гражданской предал – сжег в срубе на Красной площади. А господа Сенат митрополита к ответу за то в Питербурх призывали и еретикам поноровку чинили: Фомкина учителя, иконоборца Митьку Тверетинова, лекаря, оправдали, а святителя с великим стыдом из палаты судебной вон изгнали; и, плача, шел и говорил: – Христе Боже, Спаситель наш! Ты сам сказал: Аще Мене изгнаша, и вас изженут. Вот меня выгоняют вон, но не меня – самого Тебя изгоняют. Сам ты, Всевидче, зришь, что сей суд их неправеден. Сам их и суди! И как вышел митрополит из Сената на площадь, весь народ сжалился над ним и плакал. А родший мя на Рязанского в пущем гневе. * * * Церковь больше царства земного. Ныне же царство возобладало над Церковью. Древле цари патриархам земно кланялись. Ныне же местоблюститель патриаршего престола грамотки свои царю подписывает: «Вашего величества раб и подножие, смиренный Стефан, пастушок рязанский». Глава Церкви стала подножием ног государевых, вся Церковь – холопскою. На что Дмитрий, митрополит Ростовский, святой был человек, а как родший мя напоил его венгерским да стал о делах духовной политики спрашивать, ничего святой старец не ответствовал, а только все крестил да крестил царя, молча. Так и открестился! * * * Против речного-де стремления, говорят отцы, нельзя плавать, плетью обуха не перешибешь. А как же святые мученики кровей своих за Церковь не щадили? * * * У царя архиереи на хлебах, а чей хлеб ем, того и вем. * * * Прежние святители печальники были всей земли Русской, а нынешние архиереи не печалуются пред государем, но паче потаковники бывают и благочестивый сан царский растлевают. * * * Народ согрешит – царь умолит; царь согрешит – народ не умолит. За государево прегрешение Бог всю Землю казнит. * * * Намедни, на подпитках, пастушок рязанский родшему мя говорил: «Вы, цари, земные Боги, уподобляетеся самому Царю Небесному». А князь-папа, пьяный шут, над святителем ругался: – Я, говорит, хоть и в шутах патриарх, а такого бы слова царю не сказал! Божие больше царева. И царь шута похвалил. * * * На тех же подпитках, как заговорили архиереи о вдовстве Церкви и о нужде патриаршества, родший мя в великом гневе выхватил из ножен кортик, так что все затряслись, думали, рубить начнет, ударил лезвием плашмя по столу да закричал: – Вот вам патриарх! Оба вместе – патриарх и царь! * * * Федоска родшему мя приговаривает, дабы российским царям отныне титлу принять императорскую, сиречь древних римских кесарей. * * * |