Книга Сын гетмана, страница 18 – Ольга Рогова

– Уж если до этого дошло, то не может быть, чтобы никто из панов не знал? – недоверчиво возразил Богдан.

– Вчера я слышал, что пронюхал про это великий канцлер литовский.

– Ну и что же?

– Не знаю. Говорят, едет сюда.

– А еще кто здесь есть?

– Да все почти: и Радзивиллы, и Сапеги, и Любомирские, и Вишневецкие, и Опалинские; про нашего старосту я уже тебе говорил; пан Калиновский, конечно, здесь, а пан Потоцкий на днях приедет.

– А когда назначена свадьба?

– Недели через две, в двадцатых числах мая.

Всадники подъехали ко дворцу великого канцлера, где Богдан рассчитывал найти временный приют. Только что успели они отдохнуть с дороги, как уже пан канцлер прислал за ним своего пажа. Богдан наскоро умылся, оделся и стал подниматься по широким лестницам дворца в рабочий кабинет канцлера. Пан Оссолинский любил роскошь; он щеголял ею перед родовитыми панами, перед которыми невольно чувствовал свое ничтожество.

Богдан смело и уверенно шел по мозаичному полу, покрытому дорогими коврами; он с удовольствием посматривал на драгоценные бронзы, прекрасные картины, преимущественно итальянских мастеров, и мраморные статуи, выглядывавшие из темных ниш большого зала. Дав знак лакею не следовать за ним, он с уверенностью человека, знающего все ходы и выходы в канцлерском дворце, прошел длинную анфиладу парадных комнат, завернул в коридор и смело постучал в дверь.

– Войдите! – послышался голос канцлера. Богдан отворил дверь и очутился в небольшом кабинете с массивным письменным столом и высокими шкапами, заключавшими в себе обширную библиотеку канцлера. Пан канцлер кивнул ему головой на его низкий поклон и знаком пригласил его сесть. Они совещались часа два. Наконец, вставая в знак того, что аудиенция кончена, пан Оссолинский сказал:

– Пан сотник, конечно, остановится у меня и воспользуется моим гостеприимством. Аудиенция у короля состоится на днях, а затем я попросил бы пана сотника и его товарищей выждать окончания переговоров. Наше дело трудное; надо еще склонить панов, а к этому представляется теперь удобный случай, так как вся именитая Польша съедется на бракосочетание дочери моей Урсулы с паном Самуилом Калиновским.

– Осмеливаюсь поздравить пана коронного канцлера с семейным торжеством, – с низким поклоном проговорил Богдан, – и приношу ему мою почтительную благодарность за его милость, но я здесь не один, мне навстречу выехал сын мой Тимош.

– А! – протянул Оссолинский. – Это тот бедовый запорожец? Ну что ж, пусть потрется между панами, это послужит ему в пользу.

– Не смею ослушаться пана великого канцлера, – проговорил Богдан нерешительно и снова низко поклонился, – но мой птенец еще истый бурсак и совсем не был в образованном обществе; боюсь, что он будет плохим гостем вашей светлости.

– Ничего! – снисходительно возразил канцлер. – Пооботрется, приобретет лоск! Прошу милости ко мне откушать сегодня, – прибавил он, – и с сыном. Дочь у меня бойкая, она его живо перевоспитает.

Богдан не мечтал о такой чести. Он даже не нашелся что ответить и, почтительно кланяясь, отретировался к двери.

Канцлер прошел на женскую половину и заглянул в комнату дочери. Панна Урсула, невысокая, довольно полная брюнетка с подвижным лицом и развязными манерами, стояла у зеркала и примеряла новый берет, стараясь спрятать под него непослушные пряди волос, выбивавшиеся наружу. Панна очень гордилась своей густой шелковистой косой да и вообще умела ловко пользоваться преимуществами молодости, красоты и богатого изящного наряда.

– Рано, рано, дочка! – улыбаясь, заметил пан канцлер, целуя ее пышную нежную ручку. – Или тебе надоела твоя коса, что ты хочешь поскорее ее упрятать?

Панна Урсула шутливо надула губки.

– Нет, отец! Но я не знаю, как я спрячу свою косу под такую маленькую шапочку. Посмотри, она совсем не лезет.

Панна кокетливо стала натягивать шапочку, сделав при этом уморительную гримаску.

– Так ты отрежь косу-то! – шутливо посоветовал отец.

– Вот еще! – отозвалась панна. – Тогда я буду похожа на татарку.

– Ну, тогда купи берет побольше.

– На что это будет похоже – большой берет!

– Тогда уж я ничего иного тебе не могу посоветовать, как только по-старомодному надеть кораблик.

– Ты все смеешься, отец! – протянула панна полушутливо, полусердито.

– А я пришел тебе сказать новость, – продолжал канцлер, – сегодня у нас будет обедать новый гость.

– Кто такой? – с любопытством спросила панна.

– Запорожец, настоящий запорожец и притом бурсак, – весело проговорил Оссолинский. – Особый род медведя, которого тебе придется приручить.

– Кто такой? Запорожец? Где? – послышался звонкий голос в дверях.

Мощная фигура пани канцлеровой вплыла в комнату, звеня браслетами, блистая кольцами и ожерельями.

Пан канцлер почтительно поцеловал у жены руку и проговорил:

– Совершенно верно, ясновельможная пани! Настоящий запорожец, он чуть не с пеленок бьется с татарами, и притом бурсак, опустошавший окрестности Брод.

– Где же он? – спросила пани, с испугом озираясь.

– Он будет у нас сегодня обедать, – проговорил канцлер, забавляясь смущением жены.

– Пан Юрий всегда что-нибудь такое выдумает, – с неудовольствием возразила пани.

– Да, – прибавил пан канцлер, причем углы его губ слегка вздрагивали от смеха, – я попрошу и пани, и панну быть с ними отменно любезными, так как и он, и отец его мне очень нужны.

– Зачем это пану понадобились запорожцы? – сердито проворчала пани. – Довольно того, что я сделала два визита этой гордячке пани Радзивилл, довольно того, что принимаю Вишневецких, которых ненавижу и которые носятся со своею роднёю Мнишками, как с писаною торбою...

– Пани примет мои замечания к сведению, – строго заметил пан канцлер. – У меня сегодня обедает сотник Богдан с сыном своим Тимофеем, а этого сотника сам наияснейший король удостаивает своей милости; прошу сообразоваться с моими указаниями!

Он вышел, сердито хлопнув дверью.

– Вот вы всегда так, – ворчала Урсула, – раскричитесь из-за пустяков и рассердите отца. А мне сегодня надо было попросить его за пана Мартина, я обещала Самуилу, что сделаю это. Как я теперь к нему подступлюсь?

Пани совсем опешила: она была у дочери под башмаком и не выносила ее гнева.

– Да я же ничего, цыпочка! Я только так! – бормотала она, путаясь и запинаясь.

– Какая я вам цыпочка, – сердито крикнула та. – Вы в самом деле думаете, что меня еще надо нянчить. Я лучше вашего понимаю все дела и знаю, почему отец ухаживает за запорожцами, а вы только везде путаете и вмешиваетесь, где вас не спрашивают!

– Да полно тебе сердиться! Ну, я не буду! Ну, я приму этих уродов, страшилищ.