Книга Проклятие любви, страница 10 – Паулина Гейдж

Между тесно поставленными столиками извивались нагие танцовщицы, на ногах у них позвякивали браслеты, в волосах, сверкая в свете факелов, колыхались серебряные подвески. Они грациозно наклонялись и собирали с пола золотые пластинки, исчерканные приглашениями продемонстрировать свое искусство в других местах или предложениями иного толка, исходившими от компании, чьи непристойные выкрики иногда заглушали звуки барабанов и арф придворных музыкантов. Вдруг Тейе увидела, как царевна Тиа-ха, сидевшая среди жен фараона, поднялась со своих подушек и, сбросив длинное и узкое голубое платье, нагая скользнула к подножию помоста. Аменхотеп кашлянул. Тиа-ха поклонилась ему, послала воздушный поцелуй и, откинув назад волосы, начала грациозно извиваться в быстром ритме музыки.

– Вот эта женщина никогда не умрет, – восхищенно сказал фараон, обращаясь к новой жене. – Слишком много в ней жизненной силы Хатхор. Ты любишь танцевать, царевна?

Тадухеппа смутилась и испуганно воззрилась на своего повелителя, а внизу зрители начали свистеть и аплодировать Тиа-ха.

– Я училась танцам в храме Саврити Многорукого, – ответила она. – Если светлейший пожелает, я буду танцевать для него.

– Сегодня, Тадухеппа, – благодушно ответил он, видя ее смущение, – твоя красота так хрупка, как весенний цветок, она слишком нежна, чтобы выставлять ее напоказ перед этими пьяными трутнями.

Он погладил ее руку и повернулся к Тейе.

– Суппилулиумас не терял времени и быстро прислал своих представителей, – сказал он. – Но посланник этого выскочки-хетта такой неотесанный, явно из простых солдат.

Он кивнул в том направлении, где среди других иноземных сановников сидел хеттский посланник, упираясь босыми ногами в столик и обхватив руками двух танцовщиц; его длинные, спутанные волосы и кустистая борода подрагивали, когда он что-то быстро говорил Эйе, который сидел рядом, откинувшись на подушки, и вежливо внимал ему.

– Хетты никогда особо не заботились о приличиях, – ответила Тейе, задумчиво разглядывая смеющегося солдата, – и едва ли им знакомы самые простые правила дипломатии. Высокомерие и неукротимая сила делают их опасными. Пусть Эйе развлекает этого человека, как солдат солдата. Эйе владеет языком казарм и быстро выяснит, чего этому Суппилулиумасу нужно от Египта. Кроме золота, разумеется. Было бы правильно принять завтра посла царства Митанни и узнать, что по этому поводу думает Тушратта. Его это касается непосредственно.

Ситамон наклонилась вперед, вытирая салфеткой оранжевые губы.

– Хетты живут, чтобы воевать, – предположила она. – Набеги благотворно влияют на них. Дворцовые перевороты дают им повод для празднования, а убийство вызывает здоровый аппетит. Неудивительно, что у них нет времени развивать свою культуру. Вавилонян, по крайней мере, можно урезонить, и они достаточно цивилизованны, чтобы получать удовольствие от политических игр, но эти – нет. Эти понимают только силу оружия.

Снова вызвав бурю восторгов, Тиа-ха проскользнула обратно к своему месту, неспешно извиваясь, надела узкое платье, потом опустилась на подушки и приказала принести вина.

– Таких вояк часто можно запугать угрозами и вдохновить туманными обещаниями, – ответила Тейе дочери. – Эйе обо всем доложит мне, когда будет готов. А пока необходимо проследить, чтобы иноземец ни в чем не знал нужды.

Ситамон улыбнулась и обмакнула пальцы в вино.

– Предложите ему Мутноджимет, – медленно добавила она. – Они одного поля ягоды. Мой господин желает удалиться?

Аменхотеп с трудом поднялся, и тут же шумное веселье стихло, по зале пробежал шепот. Хранитель царских регалий тоже встал, вынул драгоценные атрибуты из сундучка, который повсюду носил с собой, и поднял их высоко над головой. Фараон кивнул вестнику.

– Мани, подойди, – объявил тот.

Посланник Египта в Митанни – седой, сухощавый, немного сутулый человек с благородным лицом – твердым шагом приблизился к подножию помоста. Он легко распростерся ниц перед фараоном и замер, прижавшись лбом к прохладным плитам пола; за те секунды, пока фараон собирался с духом для приветственной речи, Тейе физически ощутила, что силы супруга на исходе.

– Мани, возлюбленный богов и истинный слуга Египта, – наконец произнес Аменхотеп, стараясь говорить громко и повелительно, чтобы его было слышно всем присутствующим. – За выдающиеся способности и преданность, с которой ты нес свою службу, и в знак нашего беспредельного одобрения я награждаю тебя золотом милости. Встань.

Мани поднялся, раскрыв ладони, а фараон принялся снимать с себя золотые украшения и бросать их неулыбчивому человеку. Браслеты, кольца, серьги, массивная золотая пектораль со звоном посыпались на мраморный пол. Мани поклонился. Гости зашумели. Аменхотеп равнодушно сделал знак слугам и удалился с помоста. Тейе кивнула Херуфу, который с улыбкой приблизился к Тадухеппе, недвусмысленно намекая, что она тоже должна уйти.

– Есть ли новости из Мемфиса? – спросила Ситамон. Тейе оторвала взгляд от мужа, который брел к выходу, стараясь во что бы то ни стало сохранять бодрый вид.

– Нет, только сообщение караульной службы Нила о том, что Хоремхеб и царевич добрались благополучно.

Ситамон осушила свой кубок и, проведя по лоснящейся от масла груди, стянула колечко с пальца и принялась втирать в него благовония.

– Думаю, что, когда вода в реке пойдет на спад, я составлю компанию Нефертити для поездки в Мемфис, – сказала она, избегая материнского взгляда – Это развлечет меня. Я всегда стараюсь навещать свои владения, когда на виноградных лозах появляется завязь, чтобы узнать, какой будет урожай. Ты же понимаешь, никому нельзя доверять, даже управляющим. И потом, на верфях Мемфиса для меня строятся три ладьи, хочу посмотреть, как их будут спускать на воду.

Тейе медленно склонилась к Ситамон, и та наконец подняла на нее свои голубые глаза.

– Нет, Ситамон, ты не поедешь, – с нажимом произнесла Тейе. – Брат не для тебя. И ты будешь держаться от него подальше. После кончины фараона я подумаю, что с тобой делать, и, если мы с Эйе сочтем необходимым, Аменхотеп сможет взять тебя в жены, но до этого ты будешь всецело принадлежать отцу. Твоя власть и так уже достаточно велика.

Ситамон удивленно подняла брови и пожала плечиками.

– Трудно принадлежать мужчине, который каждую ночь предается любви с этим мальчишкой, а дни проводит в пьянстве, – гневно парировала она, надув полные губки, в такие минуты она была очень похожа на Тейе. – Моя жизнь невероятно скучна Ты, мама, в моем возрасте уже давно была великой царской супругой и самой могущественной женщиной в мире.

Тейе смотрела, как сверкает золотая пудра на влажных локонах, спадающих на лоб Ситамон. На округлых глянцевых щеках дочери едва заметно проступили носогубные складки – след недовольства, а выкрашенные черной краской брови решительно сошлись на переносице. У Тейе мелькнул вопрос: Было ли мое лицо в ее возрасте отмечено такими же морщинками своеволия?