Онлайн книга «Гардемарины. Канцлер»
Погода не подвела. Вечер был тих и сух. Гости начали съезжаться к восьми часам. Было еще светло, вернее сумеречно, час между волком и собакой, но иллюминация в большой аллее была уже зажжена и столы подле Эрмитажа накрыты. Цветы напоминали живой ковер, фонарики опалово-нежно светились, музыка, соперничая со струями фонтана, играла необыкновенно мелодично. Бестужева волновало одно — будет ли государыня. Приглашения и оповещения о бале были сделаны в тот же день, как пришла идея праздника. В тот самый день Алексей Петрович узнал, что молодой двор вернулся из Ораниенбаума в Петербург и что сделано это не без указания государыни. Возвращение великих князя и княгини было весьма кстати, это означало, что они-то наверняка украсят бал своим присутствием. Этого, однако, он не мог сказать о государыне. Причина ее отсутствия могла быть самой естественной — нездоровье, но о самочувствии государыни при дворе говорить строжайше запрещено. Всякий понял бы ее отсутствие однозначно — если еще не опала канцлера, то первый ее знак. — Ну появись хоть на час… — мысленно молился Бестужев. — Хоть засвидетельствуй… Ведь не на простую пьянку собрались, а протрубить славу русскому оружию. Господь услышал молитвы канцлера, только счел, что час присутствия государыни — многовато. Елизавета присутствовала в Каменноостровском саду ровно двадцать восемь минут. Свита ее была немногочисленна, но внушительна. Три брата Шуваловых, две супружницы — Мавра Егоровна и Екатерина Ивановна, прозванная Соляной столб. Здесь же был младший Разумовский — гетман Кирилл Григорьевич. Старший Разумовский после того, как место рядом с государыней занял Иван Шувалов, редко появлялся на приемах, однако, по рассказам, отношения с государыней имел по-прежнему самые сердечные. Или боясь сырости, которая ощутима в сентябре, или из-за наплевательского отношения к своей внешности, которое вдруг у нее появилось, государыня была обряжена в платье-робу из тяжелой, темной парчи. Видно было, что золототканая одежда затрудняет движения, что ожерелье из крупных смарагдов тянет шею вниз; Елизавета была бледна, неулыбчива, глаза в розовых ободках, словно в них стояли и не могли пролиться слезы. Иван Иванович порхал вокруг нее мотыльком и смотрел нежно. Принять депешу от Апраксина государыня отказалась, слушать рассказ очевидца и героя баталии не пожелала. О том, чтобы остаться ужинать, не могло быть и речи, однако с хозяйкой Анной Ивановной Елизавета была приветлива, а перед тем, как сесть в катер, и хозяину улыбнулась благосклонно. Ну и слава Богу! Порядок соблюден, вечер протекает как должно, танцы в полном разгаре, все оживлены и веселы. Вопрос в одном — когда говорить с великой княгиней: до ужина или после? Решил — до. Никому не стал доверять записок и поручений. Сам поговорил с Понятовским, объяснил, где находится библиотека и как туда сподручнее проводить Екатерину. И вот они стоят друг против друга. — Ваше высочество. — Бестужев склонился настолько, насколько позволяла ему болезнь, воспаление нервных корешков — радикулов. — Я осмелился просить вас о тайном свидании из-за обстоятельств чрезвычайных. — Он выпрямился молодцевато, но не удержался, схватился за поясницу, застудил проклятую, торча вечерами в парке. Екатерина смотрела на него не мигая. Эта неожиданная встреча обрадовала ее, она сама хотела организовать свидание с канцлером, а он, оказывается, сам постарался. Смущала несколько его многозначительность. Время было такое, что великая княгиня была готова к неприятностям, только бы они не касались Понятовского. — Дело касается трона русского… — выдохнул Бестужев. «Как он откровенен, опасно…» — пронеслось у нее в голове, вслух она быстро спросила: — Вы хотите сказать, что здоровье государыни таково, что… — И это тоже… — поморщился канцлер. — Но главное, что я хотел сказать, — следующее. Государыня желает поменять наследника. Это мне достоверно известно. К этому Екатерина не была готова. Она почувствовала, как сердце подпрыгнуло взбесившимся зайцем, внутри у нее что-то напряглось, наверное желудок сжался, затошнило вдруг. — Кто? — вопрос прозвучал как вздох. — Мой сын? Бестужев кивнул. — При регенстве… Кто? — Здесь, как вы понимаете, много возможных кандидатур… Оставим этих государственных особ за важнейшей, исторической беседой и вернемся в парк, где неприкаянный и злой бродил меж беседок и боскетов Белов. Какого черта ему не дали поехать домой и выспаться — этого он не понимал. Ужин задерживали. Народу полно, разговоры пустые, дамы старые, а хорошенькие все куда-то подевались. Вина, правда, было в избытке, и оно было очень неплохим. Он только пригубил бокал, когда к нему опять подошел юный и чрезвычайно вежливый польский посол… как его… Понятовский. Час назад буквально на бегу Бестужев представил Белова послу. Канцлер наговорил про Белова поляку с три короба, и все быстро, заикаясь, словно куда-то опаздывал: герой войны, умен, отлично владеет шпагой, говорит на трех языках, недавно был во Франции, в Вене с дипломатическим поручением, имеет связи… Хорошенький поляк радостно кивал, а потом убежал вслед за Бестужевым. — Как вам здесь нравится, господин Белов? — Благодарю вас, сударь. Мне бы здесь очень нравилось, если б я не так устал с дороги. — Да, да… Я знаю. Алексей Петрович рассказывал. «Вежлив, мил, спесив, как все поляки, чего это он меня обхаживает?» — подумал Белов. — Алексей Петрович сделал из этого парка райский уголок, — продолжал Понятовский. — Это не он сделал. Это мой родственник сделал, — ворчливо сказал Александр, его раздражал Понятовский. — Вот как? А я и не знал. Кто же он? — Головкин Гаврила Иванович, дед моей жены Анастасии Ягужинской. Брови Понятовского поползли вверх, но он вовремя их остановил и сказал участливо: — Я слышал об этой печальной истории. Дочь канцлера Головкина, в замужестве Ягужинская… — А вторым браком — Бестужева. Анна Гавриловна уже четырнадцать лет живет в ссылке под Якутском. Она была замужем за братом Алексея Петровича. — Да, да… — закивал головой Понятовский, — он сейчас посол в Париже, — голос его звучал столь участливо, а печаль была так искренна, что Белов простил ему спесь и праздное любопытство. — Канцлер Гаврила Иванович был троюродный брат Петра Великого, — продолжал Александр. — Государь ему этот остров и подарил. А лет десять назад Бестужев купил Каменный у кузена моей жены и оформил имение на свою супругу. — Тогда она сказочно богата! — Не в этом дело. Просто русские хитры и дальновидны. Вдруг политическая ситуация изменится, и канцлер попадет в опалу с конфискацией имущества… — Это он десять лет назад предвидел подобное? — потрясенно переспросил Понятовский, и Белов прикусил язык — что это он разболтался? Совсем не обязательно сообщать подобные подробности этому милому молодому человеку. |