Книга Червь, страница 12 – Джон Фаулз

Актёр смутился, словно собеседник угадал его мысли.

— У меня, сэр, кровь стынет в жилах.

— Взгляните. Это и вправду род тайнописи.

Мистер Бартоломью протянул актёру одну из бумаг. Пробежав её, Лейси поднял голову:

— Что это? И не разберу.

— Чем не чернокнижие? И я, конечно, ехал сюда, чтобы в глухой чащобе встретиться с выучеником Эндорской колдуньи [11] . И променять свою бессмертную душу на тайны иного мира. Ладно ли скроена байка?

Актёр вернул ему бумагу.

— На вас, сэр, напала охота озорничать. Не время бы.

— Хорошо. Пустословие побоку. Я и в мыслях не предпринимал причинить зло ни государю, ни его державе, ни единому из его подданных. Я не замышляю ничего такого, что повредило бы моей душе или телу. Разве что разуму, но разум каждого — его собственное достояние. Вздор ли это, нелепые ли мечтания — Бог весть. Тот, с кем я ищу встречи… — Он осёкся и положил бумагу на столик вместе с остальными. — Оставим это.

— Эта особа скрывается от чужих глаз?

Мистер Бартоломью задержал на нём взгляд.

— Хватит, Лейси, прошу вас.

— Должен же я дознаться, для какой цели меня обморочили.

— Не вам бы спрашивать, мой друг, не мне бы отвечать. Не вы ли сами весь свой век морочите публику?

Такое обвинение озадачило Лейси.

Его собеседник поднялся с кресла, подошёл к камину и продолжал, стоя спиной к актёру:

— Но кое-что я вам открою. Моя судьба была предначертана от самого рождения. То, что я поведал вам о вымышленном моем отце, в полной мере относится до моего истинного отца. Тот, право же, ещё хуже, старый дуралей. Такого же дурня и на свет произвёл — моего старшего брата. Мне, как возможно и вам, предуготовлена роль в пьесе, и отвергнуть её есть проступок непростительный. Прошу заметить, сколь несходно моё и ваше положение. Ваш отказ будет стоить вам всего лишь обещанной награды. Меня же постигнет потеря… сверх всякого вероятия. — Мистер Бартоломью повернулся к актёру. — Чтобы принадлежать самому себе, я, Лейси, должен прежде исхитить себе волю. Чтобы, как нынче, отправиться, куда захочу, я принуждён делать это тайком от тех, кто не желал бы выпустить меня из подчинения. Вот и всё. И больше я ничего не добавлю.

Актёр нахмурился, дёрнул плечами и кивнул, словно сознаваясь, что так ничего и не понял. Собеседник, не сводя с него глаз, продолжал уже более спокойным тоном:

— Завтра мы все вместе двинемся дальше. Всего через несколько миль достигнем места, где нам придётся расстаться. Вы и ваш человек отправитесь по дороге, что лежит между Кредитоном и Эксетером. Гоните в Эксетер во весь опор. Оттуда можете вернуться в Лондон, когда и каким путём — на ваше усмотрение. Единственное, о чём я вас прошу — молчать обо мне и всех обстоятельствах нашего путешествия. Как и было между нами договорено.

— Девушка поедет с нами?

— Нет.

— Да, вот ещё что. — Актёр помолчал. — Джонс, то бишь Фартинг, мнит, что уже видал её прежде.

Мистер Бартоломью отвернулся к окну.

— Где? — не сразу отозвался он.

Актёр глядит ему в спину.

— Она входила в двери борделя. Фартингу сказали, будто она в нём и состоит.

— И что вы на это ответили?

— Я не дал веры его словам.

— Правильно. Фартинг обознался.

— Вы, однако, сами признали, что она вовсе не горничная той леди… Мой долг сообщить вам ещё и то, что ваш человек не в себе. И, послушать Фартинга, есть от чего. Его чувства не остались без взаимности. — Актёр замялся. — По ночам он пробирается в её опочивальню.

Мистер Бартоломью окинул актёра таким взглядом, будто тот стал позволять себе лишнее, но в тот же миг на его лице сверкнула ядовитая ухмылка.

— Неужто мужчине возбраняется проводить ночи с собственной женой?

Актёр снова оторопел от неожиданности. Он уставился на мистера Бартоломью, потом опустил глаза.

— Пусть так. Я лишь сказал то, что считал должным сказать.

— А я и не порицаю ваше усердие. Итак, скоро делу конец, и завтра мы с вами распрощаемся. Позвольте напоследок изъявить вам благодарность за помощь и терпение. Прежде мне почти не доводилось знаться с людьми вашего ремесла. Если они все таковы, то я много потерял, пренебрегая знакомством с ними. Вы можете сколь угодно сомневаться в моей искренности, но уж этим словам прошу поверить. Как бы мне хотелось, чтобы наша встреча случилась при менее хитросплетённых обстоятельствах.

Актёр одарил его кислой улыбкой.

— Бог даст, ещё встретимся, сэр. Вы разожгли во мне дьявольское любопытство, несмотря на всё моё беспокойство.

— Первое извольте погасить, а что до второго, то беспокоиться не о чем. Эта история подобна рассказу — лучше сказать, пьесе, в каких вы не раз игрывали. Статочное ли дело разыгрывать последний акт вперёд первого, как бы вы ни мечтали, чтобы ваше завтра было расписано заранее? Позвольте же и мне приберечь разгадку под конец.

— Но на театре это непозволительная роскошь: актёр должен знать развязку с самого начала.

— Я не в силах вам её открыть, ибо она ещё не написана. — Мистер Бартоломью улыбнулся. — Доброй вам ночи, Лейси.

Актёр в последний раз бросил на мистера Бартоломью испытующий, но смущённый взгляд, хотел было что-то добавить, но вместо этого отвесил поклон и двинулся к дверям. Открыв дверь, он удивлённо замер и обернулся.

— Тут ожидает ваш слуга.

— Пусть войдёт.

Актёр замешкался, покосился на безмолвную фигуру в сумраке коридора и, небрежным знаком приказав слуге войти, удалился.

Глухонемой слуга входит в комнату и прикрывает за собой дверь. Стоит у двери, не сводя глаз с хозяина. Тот оборачивается. Взгляды их встретились. Они долго, пристально смотрят друг другу в глаза. Слуга даже не выказал господину должного почтения. Если бы эта сцена продолжалась одну-две секунды, в ней не было бы ничего удивительного. Однако она так затягивается, что простой случайностью её не объяснишь. Слуга и господин словно разговаривают, не открывая рта. Вот так — безмолвно, одними взглядами — объясняются муж и жена или братья-близнецы, робеющие говорить о сокровенном при посторонних. Но там достаточно и мимолётного взгляда, эта же сцена всё тянется и тянется, и на лицах обоих мужчин не видно даже намёка на какие-то потаённые чувства. Точно переворачиваешь страницу книги, предвкушая диалог или хотя бы описание действия, жеста, а дальше ничего нет: пустой лист, как в «Тристраме Шенди» [12] , или — по недосмотру переплётчика — вообще никакого листа. Так они и стоят, глаза в глаза, как человек перед зеркалом и человек в зеркале.