Книга Есенин, страница 133 – Виталий Безруков

Быстро оглядев кабинет, чекист представился:

— Я из ГПУ, вот мой мандат, — протянул он Ганнушкину свое удостоверение. — Нам нужен гражданин Есенин Сергей Александрович, который, как нам доложили, находится у вас, — произнес чекист уже более сдержанно. Солидный кабинет и вид «ученого профессора» произвели на него должное впечатление.

— Да, Сергей Александрович находится у нас. А в чем дело, товарищ?..

— Ходов, — козырнул чекист.

— Товарищ Ходов, вы знаете, что это за учреждение?

— Психушка.

— Правильно, это психиатрическая клиника, и Сергей Александрович находится здесь на излечении… с острым приступом пограничного состояния, чреватого рецидивом буйного помешательства. Надеюсь, это вам понятно? — Все это Ганнушкин произнес мягко, спокойно, бархатным гипнотизирующим голосом.

Чекист ничего не понял из того, что наговорил профессор, но выглядеть полным дураком ему не хотелось. Поэтому с умным видом он ответил:

— Я, конечно, понимаю, профессор, но нам надо доставить Есенина для допроса в суд. На нем несколько уголовных дел по статье восемьдесят третьей: оскорбление должностных лиц, разжигание национальной розни. Мы с ног сбились, разыскивая его, а он у вас тут, понимаешь, отсиживается.

Ганнушкин грустно улыбнулся:

— Я повторяю вам, здесь не отсиживаются и не отлеживаются… здесь лечатся!.. Ну хорошо! — вздохнул он устало. — Звоните, вот вам телефон. — Ганнушкин подвинул чекисту аппарат. — Вот, звоните по этому телефону, по этому и по этому, — ткнул он карандашом в листок на столе. — И если они, эти люди, прикажут мне выдать вам Есенина, то он в вашем распоряжении.

Стоящий в сторонке доктор Зиновьев, молчаливо наблюдавший всю эту сцену, похолодел. Испарина выступила у него на лбу.

Чекист взял трубку.

— Чьи это телефоны?

Ганнушкин невозмутимо поглядел на него и ответил:

— Этот — наркома просвещения Луначарского…

— А этот? «Приемная ФЭД»? Чья это приемная?

— Вам не знакома эта аббревиатура — ФЭД? — удивился Ганнушкин. — Позвоните, узнаете!

Чекист усмехнулся и неторопливо набрал номер. В трубке послышались гудки, а потом жесткий голос сказал: «Приемная председателя ВЧК. Слушаю».

Чекист мгновенно положил трубку на рычаг телефона и отскочил от стола, точно обжегся.

— Что же вы, товарищ Ходов? Феликс Эдмундович Дзержинский не пожелал с вами беседовать? — откровенно смеялся Ганнушкин над чекистом.

— Да зачем? Все ясно… Пусть лечится, но мы хотели бы посмотреть, как он тут? — не сдавался Ходов.

— Исключено! — покачал головой Ганнушкин. — Посещение посторонних лиц вызывает у больных рецидив и обострение болезни. Хотите, товарищ Ходов, я дам вам справку? — предложил он чекисту.

— Зачем, я вам верю, профессор!

— Но вам могут не поверить в суде. Вы ведь в суд хотели доставить Есенина, я правильно вас понял, товарищ чекист?

— Да-да! Конечно в суд, куда же еще? — растерялся Ходов от такой проницательности профессора.

— Присядьте, я напишу.

Чекист Шубин постоял, прислушиваясь к отдельным выкрикам, доносившимся из-за дверей, и спросил санитара с детским любопытством:

— А кто у вас тут, браток?

— А кто тебя интересует, браток?

— Да поэт один… с кудрявой головой, он не здесь? — схитрил Шубин.

— С кудрявой, говоришь? Тут, — кивнул санитар.

— А может, пока они там с начальством разбираются, гляну я, браток?

— Нельзя, влетит мне.

— Да я мигом! — умоляюще посмотрел Шубин на санитара.

— Ладно, дай папироску!

— Да возьми всю пачку!

Санитар отпер дверь в отделение буйнопомешанных.

— Только тихо! — предупредил санитар и повел чекиста по коридору. Дойдя до двери, из-за которой раздавались голоса, санитар остановился и открыл наружный засов:

— Вот тут у нас поэт. Входи, не бойся, он не буйный! Вон твой кудрявый!

В палате находилось двое больных. У окна сидел человек, очень похожий на… Пушкина: с такой же шапкой кудрявых волос, с реденькими бакенбардами на лице. Он вдохновенно что-то писал пальцем на подоконнике, время от времени принимая позы с известных портретов Пушкина. Неожиданно сзади послышалась визгливая картавая речь. Лысенький верткий человечек с козлиной бородкой обратился к чекисту:

— Спасибо, что вы пришли, Феликс Эдмундович! Прикажите расстрелять Пушкина! Я заказал этой сволочи новый «Интернационал» большевистский! А он саботирует, проститутка! Встать! Встать, когда с тобой вождь международного пролетариата разговаривает! — Он схватил «Пушкина» за кудри. — Встать, обезьяна!

— Пустите, ваше величество! Я сочинил!

«Ленин» отпустил «Пушкина».

— Читай, контра, пусть товарищ Дзержинский послушает.

«Пушкин» залез на тумбочку и, встав в позу памятника, заорал:

— Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа!.. — Он запнулся: — Нет! Нет! Нет, весь я не умру! Нет, весь я не умру! — зарыдал он. — Я не умру! Не умру-у-у!!!

— Не умрешь, Пушкин, не умрешь, — успокоил его санитар, снимая с тумбочки и укладывая на кровать, как ребенка.

— Вот видите! — ткнул «Ленин» вконец обалдевшего чекиста вытянутой рукой. — Разве можно с такими слюнтяями совершить мировую революцию, я вас спрашиваю, Феликс Эдмундович? Передайте Троцкому, Сталину, Зиновьеву и Каменеву, всем нашим соратникам: я ухожу в подполье! В подполье! — Он юркнул под кровать. — И пока Пушкин не напишет новый гимн мировой революции, я не выйду отсюда… Не выйду!

Чекист попятился к двери и выскочил в коридора:

— Не-е-ет, браток! Я не могу слушать! «Ленин» такое несет!!

— Так он же дурак!

— Дурак-то дурак, да уж больно здраво рассуждает… Надо же, в цирк ходить не надо!

— У нас каждый день такое.

— Как вы сами тут не свихнетесь? — покачал головой чекист.

— Да мы привыкшие, — снисходительно улыбнулся санитар и, достав подаренную пачку папирос, закурил. — Ну, еще поглядишь?

Чекист нерешительно переступил с ноги на ногу, но любопытство взяло верх.

— А тут кто? — кивнул он на противоположную дверь.

— Тут сам Господь Бог… — усмехнулся санитар, глубоко затягиваясь.

— Кто-о-о? — Лицо у чекиста вытянулось.

— Иисус Христос! Слышишь, проповедует? Второе пришествие!

Чекист приложил ухо к двери.

«Возрадуйтесь, православные, я пришел к вам, чтобы взять на себя грехи ваши перед отцом моим! Осените себя крестным знамением, падите ниц и повторяйте за мной: иже еси на небесех! Да святится имя твое! Да приидет царствие твое! Ныне и присно и во веки веков! Аминь!»