Онлайн книга «Есенин»
|
Извозчик тронул лошадь и догнал Есенина. — Садись, Сергей Ляксандрыч! — обрадовался он Есенину, как родному. — Возьму таперича, мил человек, сколь дать, столь и возьму! Есенин стряхнул шапкой снег с сиденья и, усевшись, достал деньги. — Вот, сразу возьми, чтобы я не забыл. На вокзал отвезешь, только сначала — за вещами, тут недалеко — заскочим. — Потом с деньгами-то! Потом! — Извозчик дернул вожжами. — Но, милай! Не спи, замерзнешь! — Санки быстро понеслись по заснеженной улице. Софья в ужасе отпрянула в сторону, когда увидела в дверях Есенина. Ни слова не говоря, он прошел в комнату, достал чемодан и стал укладывать в него свои вещи. Из соседней комнаты вышла Шурка, сестренка его младшая, и бросилась брату на шею: — Сережа, здравствуй, родной! Радость-то какая! Ты уже выписался из больницы, да? Но Есенин, не обращая внимания на ее вопросы, достал деньги. — Вот, на. Завтра же переберись к Катьке, у нее живи! Я уезжаю надолго. — Он захлопнул чемодан. — В Ленинграде буду жить! А это, — достал он бумагу, — чек на семьсот пятьдесят рублей, передашь Наседкину, пусть получит и мне вышлет, адрес я пришлю. Сергей огляделся — не оставил ли чего, увидел на шкафу свой бюст, что Коненков вырезал из дерева, усмехнулся: — Голову мою забери! Тебе дарю, Шурка! — Подхватив под мышку гармонь, Есенин взял в обе руки по чемодану и толкнул плечом дверь: — Ладно, адью! Когда он вышел из квартиры, Шура с Соней, с трудом отворив дверь, выбрались на балкон. Снег кружил большими хлопьями, и они увидели, как у парадного извозчик и Есенин устанавливают в санки чемоданы. Софья зябко передернула плечами и вернулась в комнату, а сестренка, словно почувствовав что-то страшное, отчаянно закричала, преодолевая подступившие к горлу слезы: — Прощай, Сергей! Про-о-о-ощай! Есенин, услыхав родной голос, поднял голову, улыбнулся сестре своей светлой улыбкой, помахал рукой, и санки скрылись, увозя Есенина в ночную метель. На Ленинградском вокзале, пройдя сквозь толпу разношерстной публики, Есенин вышел на перрон: — Ну и гнал ты, отец! Успели! Вон он, мой вагон! — сказал он извозчику, несшему за ним чемоданы. — Фу, жарко! — снял шапку Есенин, предъявляя проводнику билет. — Все правильно, проходите, товарищ! — проверив, возвратил обратно билет проводник. — Ты, отец, затащи пока чемоданы. А я покурю… Извозчик вошел в вагон. Есенин закурил и огляделся. На перроне толпилось множество отъезжающих делегатов съезда. Некоторые из них, узнав Есенина, здоровались, кивнув, другие делали вид, что не узнали. Мелькало много чекистских кожанок; среди них Есенин приметил и своего преследователя. «Так! И ты уже здесь», — мелькнуло в голове. — Все уложил, Сергей Ляксандрыч! — вышел из вагона извозчик. Есенин щедро расплатился с ним. Извозчик поклонился, сняв шапку: — Ну, счастливо добраться тебе, добрая душа! Прощайте! — Ты что это шапку ломаешь, как перед барином? — засмеялся Есенин и протянул руку: — Прощай, отец! — Храни тебя Господь, Сергей Ляксандрыч! — в пояс поклонился извозчик. Среди отъезжающих появилась стайка беспризорников: — Господин-товарищ, подайте сироте! — Дяденька, я кушать хочу! Подайте на пропитание! — приставали ребятишки, дергая солидных людей за рукав. А один звонким голосом запел, протягивая свою драную шапчонку чекисту: Друзья, купите папиросы! Подходи, солдаты и матросы! Подходите, пожалейте, Сироту меня согрейте! Посмотрите: ноги мои босы!.. — А ну, пошел отсюда, шпана! — отвернулся чекист и встретился взглядом с Есениным. — Стой тут! — скомандовал пацану Есенин. — В глазах его появился нездоровый огонек, не предвещавший ничего хорошего. — Дай шапку свою! — Он бросил шапчонку себе под ноги, снял с плеча гармошку и лихо растянул меха: — Может, Есенину подадут! Позабыт, позаброшен, С молодых юных лет Я остался сиротою, Счастья в жизни мне не-е-ет!.. — запел он, жалостливо поглядывая вокруг. Услышав гармошку и надрывный есенинский голос, к ним стали подходить люди. Глядя на просящего милостыню Есенина, улыбались и щедро бросали в шапку беспризорника мелочь и бумажные деньги. А Есенин рвал голос, распахивал свою душу, растягивая меха тальянки: Вот умру я, умру, Похоронят меня. И никто не узнает, Где могилка моя. И вот уже и шапка полна, и глаза беспризорника полны слез. — Браво, Есенин, браво! — аплодируют стоящие вокруг пассажиры. — Спасибо, дяденька Есенин!.. Деньжищ сколько! Богач я теперь! Богач… От пуза наемся с ребятами! — мальчишка прижал шапку с деньгами к груди. — Прекратите балаган, товарищи! Не положено! — сквозь толпу пробрался милиционер и схватил беспризорника за руку. — Расходитесь, товарищи отъезжающие, по своим вагонам! — Но беспризорник, как звереныш, оскалив зубы, тяпнул милиционера за руку и юркнул в толпу. — Ай, сволочь! — вскрикнул от боли милиционер и кинулся за ним, но другой пацан ловко подставил ему ножку, и милиционер растянулся во весь рост. Публика захохотала, а беспризорники уже издалека кричали: — Москва — Воронеж, хрен догонишь! Спасибо, дяденька Есенин!!! Проводник громко объявил: — Поезд отправляется, товарищи! Прошу занять свои места! Товарищ Есенин, прошу в вагон. Войдя в купе, Есенин поставил гармошку, разделся и сел на диван. В дверь постучали, и вошел проводник: — Чаю не желаете, товарищ Есенин? — А как же!.. Сразу после водки! — ответил Есенин, глядя, как за окном поплыл перрон. Проводник угодливо захихикал есенинской шутке. — Могём и водочки достать, и… если пожелаете, — наклонился он поближе, — дамского полу могём! Дорога-то длинная… ночь темная, зимняя… холодная… Вдвоем теплей, и коротать веселей! Только моргните! — Не в настроении… — поморщился Есенин. — Не до баб нынче… Уже далеко за полночь. Поезд, постукивая колесами на стыках, уносит Есенина все дальше и дальше от Москвы. Он откинулся на спинку дивана; на столике перед ним графин с водкой, нехитрая закуска. Оторвавшись от дум своих невеселых, Есенин налил себе в рюмку водки, выпил, закусил и потянулся к гармошке. Поставив ее на колени, негромко запел: Дальний плач тальянки, голос одинокий — И такой родимый, и такой далекий… И почти сразу в дверь постучались. Вошел встревоженный проводник. |