Книга Есенин, страница 61 – Виталий Безруков

— Потрясающе! О’кей! Yes! — показал он Айседоре большой палец. — Гуд! Ничего подобного раньше не видел! — Сергей счастливо улыбнулся. Глаза светились неподдельным изумлением и восторгом. Видя по-детски наивную радость мужа, Айседора ликовала: наконец-то Есенин ожил и стал тем Сереженькой, каким она его впервые увидела и полюбила!

— Это целый дом! Там есть рестораны, кафе, бары… — рассказывала Дункан, мешая все языки, какие она знала, включая и немногие русские слова, чтобы произвести еще большее впечатление на Есенина. — Есть плавательные бассейны, — показала она, разводя руками в стиле брасс.

— Бассейн?! — не поверил Есенин.

— Несколько! — подтвердила Айседора, показав два-три пальца. — Кроме того, еще есть спортзал и синема!

— Кинозал?!

— Yes! И даже типография, а на верхней палубе, — изящно подняла руку Дункан, — самолет!

— Самолет?! Для чего самолет? — изумился Сергей.

— Для желающих попасть в Нью-Йорк на сутки раньше остальных. Ты хочешь? Ми лететь аэроплан, yes?!

Есенин испуганно покачал головой.

— Non? Pourquoi?

Есенин показал, что его тошнит. Дункан засмеялась:

— О! Yes! Же компрон! Я понимайт, любимый Сереженька!

Рядом, в толпе провожающих, чекист, следовавший за Есениным по всей Европе, изредка поглядывая на супругов, давал последние наставления какому-то человеку с бегающим циничным взглядом, который в знак согласия часто кивал головой. Как только Есенин с Дункан в сопровождении носильщиков двинулись на корабль, этот человек, попрощавшись с чекистом, стремительно направился за супружеской четой, продираясь вслед за ними по трапу.

— Ба, кого я вижу! Сам Сергей Александрович Есенин! Какая нечаянная радость! — бросился он к Есенину, поднявшись на палубу. — Вот так встреча! Вы тоже в Америку? А мадам? Неужели сама Дункан? Бог мой! Не верю глазам своим! Позвольте ручку.

Дункан, вопросительно поглядев на мужа, протянула руку для поцелуя.

— Простите, вы кто? — прервал его восторг Есенин.

— Не прошу! — захихикал человек, скаля нездоровые зубы. — Мы с вами, Сергей Александрович, были знакомы еще в Ростове. Я Ветлугин, — бесцеремонно протянул он руку. — «Ветлугин» — это мой писательский псевдоним. А так я ростовский еврей Владимир Рындзюн.

— Рыдзюн? В Ростове? — попытался вспомнить Есенин. — Нет! Не помню!

— Рындзюн! Вы «н» пропустили! Да это и неважно, Сергей Александрович! Мое имя — строка из паспорта, ваше — надпись на монументах! Представляете, как повезло! Еду в Америку вместе с такими людьми! Бог мой! Не поверят, как рассказывать начну!

— Кому рассказывать? — прервал Есенин. Ему явно не нравилась наглая напористость «старого» знакомца.

— Родственникам в Одессе, — осклабился Ветлугин.

— Ты же сказал, из Ростова.

— Мой бог! Ростов — мой папа, Одесса — мама! — хихикал Ветлугин, угодливо поглядывая на Дункан, которая пристально смотрела на оставшихся на берегу людей.

— Кого ты там увидела? — спросил Есенин, заметив взгляд жены.

Айседора кивнула. Он проследил направление ее взгляда и увидел в стороне от толпы одиноко стоящую Лину Кинел.

— Зря ты не взяла ее, как мы теперь? Кто переводить-то будет? — посетовал Есенин.

Айседора пожала плечами. Ей было действительно все равно, лишь бы Есенин принадлежал ей одной. Избавившись от возможной соперницы, она торжествующе улыбалась, озорно посылая ей воздушные поцелуи. А та, вытирая слезы, в ответ прощально махала зонтиком. Есенин, заложив пальцы в рот, оглушительно свистнул: «Гуд бай, Лина!» — и помахал ей рукой. Айседора шутливо погрозила мужу пальцем и прижалась к нему.

— Прошу прощения, Сергей Александрович, что я слышу? У вас нет переводчика? Только прикажите, я к вашим услугам! Почту за честь! — обратился к ним Ветлугин, хитро поглядывая на супругов.

— А ты разве можешь по-английски? — недоверчиво прищурился Есенин.

Хотя переводчиком Ветлугин был аховым, английский знал еле-еле, но возможность быть постоянно рядом с Есениным, следить за ним, а кроме того, пожить за чужой счет, попутешествовать не как-нибудь, а со всем комфортом, о чем ему и не мечталось, заставило его соврать не моргнув глазом:

— В совершенстве, Сергей Александрович! Могу быть вашим секретарем! Так что не пожалеете!

— Айседора, давай возьмем его переводчиком, а? — предложил жене Есенин. — А то неудобно как-то без секретаря!

Дункан, задав Ветлугину несколько вопросов по-английски, скептически улыбнулась его ответам и его произношению.

— Yes! Карашо! Согласна! — кивнула она Есенину. Она действительно была довольна тем, что секретарем у мужа будет кто угодно, только не женщина. А на качество перевода ей было наплевать, они и без переводчика хорошо понимали друг друга…

Но вот наконец, подняв трап, огромный корабль, дав прощальный гудок, отчалил от пирса, медленно вышел в открытое море и направился к берегам Америки, унося на своем борту эту пару, такую родную и близкую друг другу в своей гениальности и такую чужую и далекую своей гениальностью от окружающего мира.

Спустя неделю однообразного плавания через океан, с его непрерывной качкой, которую Есенин с трудом переносил и от которой спасался лишь регулярной выпивкой, они, как и все пассажиры, вышли на палубу. Побледневший Есенин, держа в одной руке бокал с вином, а другой обнимая жену, с тревогой смотрел на надвигающиеся огромные небоскребы на фоне свинцового неба и железобетонные арки над стелющимся туманом. Увидев возвышавшуюся над всем этим громадную женскую статую, он спросил Ветлугина:

— Это что за баба с факелом?

— Сие ест амэриканский свобода! — ответил он, шутливо коверкая русский язык на английский манер. Есенин поглядел на жену.

— Yes! Свобода! Это есть свобода! — чокнулась она с мужем.

— А чего с факелом? — засмеялся Есенин. — Раз свобода, то надо с рюмкой! А вы похожи с ней! Это ты, Айседора! — показал он на статую.

— Oh, my darling! Yes! Я твоя свобода! Лублу! — И Дункан стала в позу статуи Свободы, подняв над головой бокал с вином.

— Здорово! Айседора Дункан с бокалом вина — символ свободы! Браво! — кричал Ветлугин, явно работая на публику. Они торжественно сдвинули бокалы и, выпив вина, швырнули их в океан.

Как только пароход причалил, Айседору с Есениным окружили вездесущие репортеры: «Что вы скажете о Советской России? Скажите что-нибудь о Москве! Мадам Дункан, этот белокурый юноша — ваш русский муж Есенин?» — забросали они ее вопросами, не обращая внимания на поэта.

— Момент! — остановила их Айседора, увидев поднимающегося по тралу своего импресарио.

— Юрок! Юрок! Сюда! Мы здесь! — помахала она ему рукой.

— Hello, Isedora! — поцеловал он руку Дункан и приподнял шляпу, приветствуя Есенина.