Книга Спиридов был - Нептун, страница 117 – Иван Фирсов

— Никак в толк не возьму, Григорий Андреевич как множество великое кораблей турок сумело втиснуться в столь малую бухту?

Спиридов улыбнулся:

— Прямь, до сей поры и сам того до конца не уразумел...

— А как у Хиоса случилось с капудан-пашой нечаянно свалиться?

Спрашивая, Ушаков пытливо смотрел на адмирала, а тот щурился на огонь, словно вспоминая чесменский пожар...

— Свалились-то не нарочно, так вышло, поневоле. Весь такелаж да и рангоут был разбит на «Евстафии», якорем сцепился с вантами. — Адмирал перевел взгляд на Ушакова. — Касаемо атаки капудан-паши, то было преднамеренно учинено. Ветер был у нас, турки на якорях стояли, а главный выигрыш — время. Мы-то атаковали без перестроения из похода... впоперек строя.

Ушаков удивленно спросил:

— Но то против тактики линейной господина Госта.

— И то так. Токмо господин Гост не вечен, как и все мы, — перекрестился, — пора своим умом жить... Турки-то французами учены, по Госту, ждали огня нашего не менее трех кабельтов. Ан мы не по Госту, на пистолет подошли и враз двойным ударом смели спесь басурманскую...

Спиридов откинулся в кресле. Ушаков, захваченный его рассказом, невольно подумал: «Вот где академия».

— Не притомились? — Адмирал постукивал пальцами по ручке кресла. — В каждом деле человек творец всяк сам себе, — он опять прищурился, — на тогда нужда к тому приневолила, а турки-то силы более раза в два имели. Потому на совете англичане да граф сиятельный супротив атаки были. — Он усмехнулся. — Тут я им притчу-быль о великом создателе нашем высказал. В бытность мою в Астрахани адмирал Мишуков мне поведал ее. — Спиридов посмотрел да Ушакова и, видя, что тот готов с охотой слушать, начал рассказывать.

...Летом 1722 года Петр отправил флотилию с войсками в персидский город Решт. Начальником экспедиции назначил своего любимца капитан-лейтенанта Соймонова, а двумя батальонами командовал полковник Шипов.

Он-то и высказал, что войска у него-де мало для такой кампании, а Петр ему в ответ: «Донской казак Разин с пятьюстами казаков персов не боялся, а у тебя два батальона регулярного войска...»

Тут Шипов и согласился.

Спиридов улыбнулся.

— Я к тому сей пересказ вспомнил, что нам, русским, на море с неприятелем биться суждено без союзников. На Балтике что шведы, что датчане с англичанами, все супротив нас. Ихние мореходы и корабли многие века в океанах шастают, а нам-то все впервой.

Григорий Андреевич отпил остывший чай. За годы отставки некому было излить душу. Ушаков забыл про чай и ужин, подавшись вперед, сидел не шелохнувшись.

— Потому смекалка должна нас выручить, — оживился старый адмирал, — да лихость в бою. С турками нам тягаться вполне сподручно на море, мы их все одно одолеем, ежели не ввяжутся какие французы. А южные моря, теплые, России позарез надобны обороны для и торговли.

Далеко за полночь закончилась их волнующая беседа.

Поутру в одночасье подали лошадей и, тепло попрощавшись, они, разъехались в разные стороны.

Кибитка со Спиридовым понеслась по Калязинскому тракту к Нагорью, а Ушаков возвращался в Рыбинск. На прощание Спиридов посоветовал:

— Проситесь, Федор Федорович, на Черное море. В Петербурге одни машкерады. Нынче на юге суждено российскому флоту Отечеству дороги отворять...

Слова эти не раз потом вспоминал Ушаков, добиваясь три года назначения на Черное море.

Видимо, мнение сына о своем тесте не оставило равнодушным Спиридова-старшего, и он вспомнил об этом, возвратившись в Москву, когда наведался к сыну. Матвей теперь жил отдельно от тестя в небольшом, но уютном домике, неподалеку от Гостиных дворов.

По свежему снегу в легких санках Григорий Андреевич приехал к сыну.

— В пути сызнова встретился с графом Алексеем Орловым, все на своих рысаках выхваляется, — с усмешкой проговорил отец, — но он первый меня распознал и поклонился.

Матвей знал, что отец за минувшие полтора десятилетия не изменил своего скептического отношения к графу, помнил о грубых промашках Орлова в Архипелаге, двусмысленности и безграмотности его распоряжений и поступков в начале боевых действий в Средиземном море. Спиридов считал, что послабление Орлова Эльфинстону, неведение в морском деле не дали возможность развить успех при Чесме прорывом флота через Дарданеллы и штурмом Константинополя. Неприязнь отставного адмирала к Орлову да и Грейгу усилилась, когда узнал об их каверзах в Ливорно при похищении Елизаветы Таракановой.

Недавно отец, будучи у полицмейстера Архарова, даже не взглянул на его брата, бывшего капитан-поручика, хваставшегося по Москве своим участием в той неблаговидной интриге вместе с Орловым. Упоминая Орлова, адмирал вспомнил о Щербатове:

— Мне ведомо, что князь не жалует Орлова, а вот пиит Державин Гаврила его хвалит. Князь отзывается о Державине тоже не совсем лестно. В прошлые годы он с Державиным общался при бунте пугачевском, так говаривает, тогда Державин был не из видных. А после, когда вознес в своей оде государыню, так сразу и прославился. Я-то сей стих читывал, в нем есть похвала матушке-государыне, но, мне думается, в меру.

— Сие, батюшка, вы верно подметили, — согласился с отцом Матвей, — но наиглавное, что Державин через то и прозрел и более лестных строк не пишет. А князь не прав, что прежде он был безвестен.

Матвей порылся в книжном шкафу, достал папку:

— Послушайте, сколь верно он нашего Михаилу Ломоносова прославлял прежде лет десять.

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий, — слава россов,

Неподражаемый бессмертный Ломоносов.

В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

От пламенных картин поныне слышен гром.

Спиридов-старший взял у Матвея папку, перечитал стих.

— Мудро написано, без прикрас. Сей муж — светило нашей науки. Почитаю за честь, что довелось мне общаться с ним. Похвально, что ты такие листки хранишь.

— Я, батюшка, все его стихи сбираю, их все вестники наши перепечатывают, и княгиня Дашкова в «Собеседнике» жалует его стихи. А касаемо графа Орлова, я слыхал, он к нему благодарность имеет за давнюю помощь в годы службы в гвардии.

Адмирал добродушно согласился:

— Что ж, не пристало сие запамятовать, ежели по справедливости помог.

— Еще ведаю, что Гаврила Романович неравнодушен к делам флотским. Сказывал мне о том братец Алексей, когда приезжал. Шурин Державина мичманом в его эскадре служил в ту пору. — Матвей переменил вдруг тон. — Только нынче Державин в немилости, государыня отрешила его от должности тамбовского губернатора за пререкания с генерал-губернатором. Видимо, правду-матку добивался, к нам в Сенат высочайшее повеление поступило — дело на него завести.

— Несладко ему придется, ежели ваш брат, сенаторы, усердствовать станут...