Книга Путь Никколо, страница 71 – Дороти Даннет

Серсандерс улыбнулся.

— Если сумеешь заставить Феликса сказать тебе это, то узнаешь куда больше, чем известно нам. Он нашел какого-то учителя в Лувене. Единственная проблема — это деньги. Так что теперь смысл ясен — если Карнавал принесет ему богатого отчима, то плевать, кто это будет. Не так ли, Феликс?

— Удэнен, — предположил Клаас. — Я всегда это говорил. А Феликс может взять в жены его дочь. Колард, ты зачем нам махал?

— Что? — переспросил Колард, который уже погрузился в глубокие раздумья над очередным пергаментом.

— Ты нам помахал рукой, — терпеливо повторил Серсандерс.

— Да, помахал, — подтвердил Колард. — Должен был передать, что твой дядя хочет тебя видеть. И Клааса тоже, если он привез письма Он у Джованни Арнольфини.

— Колард, — окликнул его Клаас. — Мы здесь были целый час, или даже два.

— Я не возражаю, — отозвался тот. — Но уже все равно почти ничего не осталось. Это правда. Так что вам лучше идти.

— Может, и впрямь нам лучше уйти, — подтвердил Серсандерс. — Клаас?

Тот кивнул.

— Да, иду. Феликс?

— Что? — Феликс открыл глаза.

— Так что же с твоими сестрами на завтра? Ведь матушка просила, чтобы именно ты сопровождал их на Карнавал, не так ли?

— А я велел, чтобы ты сам взял их с собой, — заявил Феликс, приоткрывая глаза чуть шире. — Ты же не собираешься сделать вид, что можешь отказаться?

— Феликс! — воскликнул Серсандерс. — Это несправедливо, и твоей матери это не понравится. Она…

— Ей придется смириться. Больше все равно никого нет.

Феликс пожал плечами.

— Удэнен, конечно, был бы счастлив помочь, но он последний, к кому она обратится, слава Богу. Есть еще Хеннинк, но даже Клаас, вы согласитесь, будет лучше, чем он. Даже, несмотря на его физиономию. Во что это ты, кстати, ввязался?

— На меня напал дикобраз, — коротко ответил Клаас. — Ладно, я возьму девочек, при одном условии. Ты сам скажешь матери, что попросил меня, и получишь от нее согласие. Иначе я слягу с чумой.

— Ты сам — чума, — заявил на это Колард Мансион. — Отойди, ты загораживаешь мне свет.

* * *

На улице они расстались. Феликс с Бонклем отправились дальше искать развлечений. Клаас с Ансельмом Серсандерсом двинулись на запад к рыночной площади, а затем на север — к консульскому особняку лукканцев, где проживал богатый торговец Арнольфини, принимавший сейчас у себя дядю Серсандерса, элегантного Ансельма Адорне.

Поспешить им никак не удавалось. Снег перестал идти и превратился в грязь цвета сепии под ногами многочисленных ремесленников, направленных городом и гильдиями, чтобы украсить площадь, ратушу, звонницу и все основные здания в центре, готовясь к завтрашнему масленичному карнавалу.

Приставные лестницы перегораживали улицы и торчали из-за углов. Повсюду теснились повозки с бумажными фонариками. На площади установили павильоны, где будут держать угощения для участников лотереи, а потом и для карнавальной толпы. Шатры то и дело падали, и их натягивали вновь и вновь. Сквозь этот гомон и суету пытались пробиться городские герольды, чтобы во всеуслышанье объявить новости: кто разорен, кто умер, кто женится и кто нуждается в кормилице. Любопытные новости, если бы кто-то мог их расслышать.

Мастеровые с флагами вбивали гвозди для вымпелов, живописцы рисовали, подводы с кувшинами вина и пива с грохотом перемещались от таверны к таверне, влекомые разнаряженными лошадьми, украшенными перьями. Стайка вопящих сорванцов гналась за двуногим бочонком, где некогда было пиво, а теперь помещался Поппе, торговавший в пост имбирем, который за свою провинность был вынужден оказаться на улице в таком виде.

Ансельм, по доброте душевной, походя бросил в него снежок, тем самым смыв со лба яичный желток, после чего они с Клаасом остановились покидаться снежками в прядильщика Виткина, который стоял, привязанный к шесту и обмотанный собственной пряжей, в знак напоминания, что прясть во время заморозков противозаконно.

Обе жертвы в ответ беззлобно выругались. Человек обходит закон, его ловят, он смиряется. В следующий раз тоже самое может случиться с Клайкине, и тогда Поппе и Виткин с удовольствием отыграются. Возможно, не снежками, а навозом.

Нужный им особняк находился на той же улице, что и дом Пьера Бладелена; прямо за биржей, рядом с домом генуэзских торговцев.

В дверях Серсандерсу неожиданно передали дядину просьбу: отыскать кузин Кателину и Марию, которые вместе с братом катались на коньках на канале, и сказать, что отец скоро придет за ними.

Добросердечный юноша, Серсандерс очень любил своих двоюродных сестер и братьев, хотя порой ему было тошно в сотый раз выслушивать рассказы о подвигах их брата Яна в Париже. Но поскольку, кроме добросердечия, ему была свойственна и проницательность, то он удалился без единого слова, оставив Клааса одного.

Вслед за дворецким Клаас прошел по коридорам Лукканского консульства в небольшой дворик, затем поднялся по лестнице и оказался перед троими мужчинами, сидевшими за длинным столом, покрытым богатой тканью. Одним из них был хозяин дома, Джованни Арнольфини, другим — Ансельм Адорне. Третьего он знал лишь в лицо, — Уилли, глава английских негоциантов в Брюгге. Он неподвижно встал перед ними, с легкостью сдержав первоначальный импульс улыбнуться.

— Дорогой мой Клаас! — воскликнул мессер Арнольфини. — Что ты сотворил со своим лицом?

Этот вопрос уже начал его утомлять. Человек недобрый вполне мог бы спросить о том же и самого мессера Арнольфини. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как Ян ван Эйк запечатлел это бледное лицо с раздвоенным подбородком и висячим носом, похожим на крыжовник. Джованни Арнольфини рука об руку со своей будущей женой.

Разумеется, монна Джованна до сих пор сохранила свои рыжие волосы, но мессер ван Эйк был мертв, а мессер Арнольфини, судя по виду, мертв наполовину. Прежним осталось лишь зеркало на дальней стене, хотя эмаль оправы явно успели подновить; а также шестилапый посеребренный канделябр над головой, в котором ярко горели свечи.

Мессер Арнольфини и его родичи в Брюгге, Лондоне и Лукке славились изящными манерами. От простого торговца шелком он прошел путь до одного из финансовых агентов герцога Филиппа У него была франшиза на пятнадцать тысяч франков ежегодно с герцогского налога на все товары (к примеру, на английскую шерсть), отправляющегося в Кале и обратно через Гравелин. Он покупал ткани для гардероба французского дофина и одалживал дофину деньги.

— Это был нечастный случай, монсеньер, — коротко ответил Клаас. — Вы хотели узнать новости из Милана.

На умном бледном лице появилась улыбка.

— Новости я знаю из писем, которые ты привез. Нет, я хотел, чтобы мессер Эдвард познакомился с тобой. И у меня для тебя есть распоряжения. Те письма, что ты привез из Италии для монсеньера дофина, должны быть переданы мне.