Онлайн книга «Братья и сестры по оружию. Связные из будущего»
«Ненавижу! Чем она с дьяволом за такие очи расплатилась? За эту шею, что даже в резких полосах загара околдовывает? Даже красоту люди предали. В крови измазали. Ненавижу эти глаза!» — А вы, Екатерина Григорьевна, с тамошней претенденткой в игуменьи тоже о рыбной ловле беседовали? Неужто в монастыре пруд с карпами копать замышляют? — Герман сам слышал в своем голосе откровенный вызов, ужаснулся, но остановиться не мог: — Вы от смущения молчите или раздумываете — глаза мне выколоть или язык вырвать? — Пруд в Темчинской пустоши в ближайшее время вряд ли появится. А смущения во мне еще поменьше, чем здравого смысла. Могу и ответить. Только тебе, прапорщик, пора бы знать, что все вопросы для начала самому себе задать нужно. Очень тебе нужен мой ответ? — Нужен! — отрезал Герман. — Хочу понять, как мир с ума сходит. — Да никак он не сходит. Давно уж спятил целиком и полностью, — Катя продула затвор карабина. — Я тебе отвечу. Потом. Если захочешь. Когда Прота отобьем. Пока, чтобы не отвлекаться, расскажи, как у вас в монастыре драка получилась. Я не все видела. — То-то и оно, что не все, — резко буркнул Герман. — Мы после завтрака за шахматы сели. Слышим, лошадь заржала. Пашка говорит: «Наверное, припасы в обитель привезли. Давно уж обещались. Пойдем, поможем? Может, картошечки подбросят. Надоела старая капуста. Сестры — женщины хорошие, но уж больно постные». Я ему сказал, что так о людях отзываться неуместно. Монахини отнюдь не к его идиотским олимпийско-гимнастическим играм готовятся. Тут вроде взвизгнул кто-то. Показалось, что наш Прот. Пашка за винтовку да к окну. Смотрим, волокут кого-то. Ноги дрыгаются знакомые. Пашка стрелять. От ворот сразу ответили. Мы тех-то не сразу заметили. Ну и пошло. Витку выгнали через заднее окно. Ваш «маузер» она сама догадалась прихватить. — А как Вита вообще у вас оказалась? Герман усмехнулся: — Отсиживалась. Работы в трапезной многовато. Наша Вита насчет монастырского послушания не слишком прилежна. Слушала, как я о синематографе рассказывал. Она, представляете, фильма ни разу не видела. — Понятно. Значит, началась пальба. А что Писклявый? Вы его действительно видели? — У ворот. Он по нам сам стрелял, потом заорал, чтобы с нами кончали, и исчез. Прота они к тому времени уже за ворота выволокли. — Вот черт, экий этот Пискля неуловимый. Хорошо бы его за жабры взять. — Пожалуй, он нас сам возьмет, — мрачно сказал Герман. — Командовать этот тип привык. И людей у него хватает. Как гаркнул, мол, «добейте мигом, или в Воркуте сгниете, крысьи дети». Хорошо, Пашка догадался пулеметом пугнуть. Ну, а потом вы… проснулись. — Как?! — Катя резко крутанулась на локте. — Что? — прапорщик от неожиданности отпрянул. — Как и чем он им грозил, спрашиваю? — Ну, хм, на болт натянуть по самые… Еще пасти порвать. Еще что-то на мове. За Палестины отправить, в Воркуте сгноить. — Точно? Это дословно? — Про болт дословно. И про Палестину. Остальное я не записывал. Сами бы слушали, — сердито сказал прапорщик. — Ваше благородие, а вы не скажете, где эта Варкута? — вкрадчиво сказала Катя. — Полагаю, где-то в тех благословенных краях. Ну, там Палестина, холм Сионский, река Иордан, — прапорщик пожал плечами. — Слаб я в географии Святых земель. Понятия не имею, где ваша Воркута. Вроде бы через «о» звучит. Ваш неутомимый друг хоть и с могучим малороссийским акцентом матерится, но весьма отчетливо. — Понятно, — Катя перекатилась на спину и принялась проверять свою пару «маузеров». — Вы, господин прапорщик, я смотрю, гранату приберегли? Проверьте ее еще разок, будьте любезны. Боюсь, столкновение будет серьезнее, чем предполагалось. — Там Прот будет, — сухо напомнил Герман. Катя глянула с удивлением: — Ты что, сдурел, прапор? Я про гранату в смысле дальнейшего развития событий. Работаем аккуратно. По тем индивидам, что рядом с Протом будут, и не думай стрелять. Там я сама расчищу. Я, прапорщик, хоть и сука отъявленная, но своих не сдаю и под «дружественный» огонь не подставляю. Ты обо мне еще разок так подумай — и в рыло схлопочешь. «Не меняется. Ведьма изумрудная», — со смесью обиды и облегчения подумал Герман. * * * — Они! — зашипела Катя. — На исходную! За прошедшие три часа по дороге проползла единственная упряжка, груженная каким-то домашним скарбом. В эти дни местное население явно предпочитало держаться ближе к дому. Браться за бинокль смысла не было. Тачанку, запряженную тройкой броских вороных, Герман узнал сразу. Упряжку сопровождали двое верховых. Катя уже перекатилась в гущу ивняка подальше от реки. Герман поправил очки, плотнее упер приклад в плечо. Вот так, сейчас выстрелишь в человека, а в душе ничего и не вздрагивает. Убийство — это рутина. Не в первый раз, господин беглый прапорщик, не в первый раз. Интересно, амазонка перестанет поглядывать сочувственно, если ей рассказать, что и до знакомства с ее очаровательной личностью господин прапорщик успел в рукопашной четверых уложить и получить досрочное повышение по службе? Что за ерунда в голову лезет? Герман шепотом выматерился. Копыта уже стучали по настилу моста. Промелькнули вороные — усталые, взмыленные. Тачанку Герман рассмотреть не успел, — целью ему был назначен последний всадник. Остальных брала на себя Катя. Выстрел в топоте копыт прозвучал как-то слабо. Зато ржание лошадей, треск дерева и человеческие вопли раздались словно над самой головой. Амазонка, конечно, не промахнулась. Сваленный наповал коренник рухнул на полном ходу, запутал постромки, легкая тачанка мигом слетела в кювет, ездовой кубарем покатился в кусты, из тачанки посыпались люди. «Угробит она Прота», — подумал Герман, ловя на «мушку» спину в перекрестии новеньких ремней. Всадник, рослый хлопец в высокой папахе, поднял коня на дыбы. Широкая спина оказалась отличной мишенью, даже стрелять как-то стыдно. Герман нажал спуск. Карабин толкнулся в плечо, хлопец с какой-то странной готовностью запрокинулся на круп коня. Папаха свалилась, мелькнул коротко стриженный затылок и лихой рыжий чуб. Одуревший конь унес седока с глаз убийцы. Герман загнал в ствол новый патрон и, низко пригибаясь, полез к дороге. Там много и часто стреляли. Прапорщик упал, пополз на локтях. Проклятая фуражка опять сползла на глаза. От дорожной пыли ощутимо веяло солнечным жаром. Герман выглянул, в нос тут же ударило пороховой гарью. Показалось — дорога сплошь завалена телами. Нет, человеческое тело было единственным — усатый казак, раскинув руки и ноги, лежал в пыли. Жуть наводила опрокинувшаяся тачанка — все три лошади бились, пытаясь встать, хрипя и лягаясь. Трещал под ударами копыт разносимый вдребезги передок. Откуда и кто стреляет, Герман понять не мог. Высоко над головой свистнула шальная пуля. Прапорщик сунулся носом в пыль. Потом на всякий случай выставил карабин. Катерине нужно было помочь, но стрелять было решительно не в кого. Напрягаясь, Герман заметил подозрительно шевельнувшиеся кусты, — оттуда блекло блеснуло, грохнула винтовка. Прапорщик было прицелился, но с этой стороны дороги уже мгновенно ответили парой выстрелов. В кустах кто-то дернулся, мелькнула откинутая рука. Снова затрещали пистолетные выстрелы. Садили, кажется, обойму за обоймой. |