Онлайн книга «Украина в огне. Эпоха мертворожденных»
|
Глава IV Сутоган
В моей берлоге сыро и холодно. Коченеют ноги. Лежать неудобно, сидеть — просто не могу. Если не грохнут и все же доеду до санчасти, новая порция чиряков во всю сраку каждый — обеспечена. Спальник и куски брезента особо не спасают. С массети все еще капает, хотя морозец крепчает. Без дураков — ниже нуля. И снег! Боже, как я на это надеялся — до последнего, до сегодняшней ночи, отказывался верить благоприятным прогнозам. Свершилось! Главная моя надежда беспрестанно летит с неба. Туч не видно, но они есть. Их не может не быть! Все эти дни непроглядная синюшно-серая муть висела над самой головой, выдавливая из себя морось и крупу. Сейчас же пусть не валит, но сыплет, как надо. Утром все будет белым-бело, ни одного следа. — Командир! — Спецназовец Костя с полуночи весел и разговорчив. Волнуется, наверное, но вид подать — боится. Правильно — бойся! Какая хрень со связью случится, ты у меня, сынок, не так испугаешься. Думаешь, если вы, ребятки, — россияне, хотя все и кивают согласно — «резерв Главнокомандующего», то вас это спасет? Тут вам не «геологоразведка» [80] . Никого не волнует, откуда вы. Повернул голову в сторону их спаренной ниши под единой сетью КП. — Ну? — Сеть бы еще подпереть да подложить. Столько снега не выдержит — просядет. — Давай. Только с командного уже не выходи. Всё — проехали гульки. — Та то понятно. Мне бы от тебя — от тот кусок тента. Две свои плащ-палатки по углам пустим… — Послать бы, конечно, куда подальше, но прав, что поделать. Такое количество снега, опасаясь сглазить, не предусмотрел. — Забирай. Только аккуратно. Что навалило — не сбросьте. — Сделаем… — Жук! Помоги мужикам. Оставил Педалика у себя за связного. Все толковые — на позициях. Этот… зато — шустрый. Стовбура на «газон» пока посадил. Больше кандидатов на перебежки под огнем у меня нет. Народ засопел, зашурудел добрыми домовыми. Через пару минут наш полуовражек превратился в форменную землянку. Только очень сырую и холодную. — Командир, не замерзнешь? — Нормально… — Как нервишки? — Мне-то чего? Это вам, спецуре — связь обеспечивать. Вот вы и волнуйтесь, а я присну пока. В темноте шевельнулся намек на тень… — Послушай, Деркулов. Я вот смотрю на тебя эти дни и думаю: а за что ты спецназ ненавидишь? — Ты че — бредишь, Костик? Вы-то с какого боку в этой каше? — Я не про нашу группу. Я про войска специально назначения в целом… — О! Еще один… Ты там не с Жихарем спелся, часом? — А что Жихарь? Нормальный мужик. Наш человек. — Да уж. На всю голову… Помолчали. Даже проваливаться в дрему начал. Но Костя, видно поймав правильную нить, заинтересовался всерьез. Не унимается… — Кирилл Аркадьич! — Ну? — Ты не сопи. Ответь! Тебе жалко — что ли? — Что ты хочешь услышать? — За что не любишь. Ты же сам — спецназовец! — Кто — я?! Ты прикалываешься?! Сравнил — с пальцем! Я — партизан, полевик. Вот — комбатант! Нас теперь так матюгать стали. От ваших рембов я обычно бегаю. Причем до усрачки быстро. Если время позволяет — минирую отход. Ну, иногда отстреливаюсь. Любой спецназёр, догнав, с наслаждением отрежет мне голову — по плечи и, удовлетворившись, еще и насрет в грудную клетку. Нашел себе, блядь, спецназовца… — Не! Тут — понятно. Задачи-то у тебя самого ведь чисто спецназовские? — Чисто партизанские, ты хотел сказать. — Какая разница? — Большая. Спецназ, в первую очередь, герои. Дух победителя! Крылатые демоны войны! Супермены из кремня и стали! Потом все остальное… А мы — пехота из говна и соломы, что нам с вами равняться? — Да ладно! Ты расскажешь… Скажи еще — обидно! — Да нет! Ты не понял, Костя. Не в родах и названиях суть. В духе. Понимаешь? Вас изначально затачивают на подвиг. Вы — легенда, еще из учебки не выйдя. Сам факт наличия берета — как нимб. Само слово — вслушайся: «спецназ»! Каково?! — Чуть помолчал, в углу не протестовали… — У меня, брат, уже была одна война, давно. Сейчас вторая… Полгода людей, один за одним, теряю. Знаешь, что понял? — Что? — Голос глухой, но без обиды… — Единственный подвиг здесь — достойно сдохнуть. Лег, не облажавшись, не подставив пацанов, — герой! Остальное — пакость одна… Понимаешь, о чем я? — Да. У меня — пятая командировка… — Четыре первые — где? — Бывший Союз и Чечня в основном. — С Жихарем поговори. Он тоже — с тех краев. — Говорил… Я тебе так скажу, командир. Мы не герои, поверь. Дело свое — знаем. Служим — честно. И умирать — не собираемся. Однозначно — не герои, Аркадьич. — Ну, и славно… Самое главное. — А я — домой хочу… — Негромкий голос Педалика рванул в нашей импровизированной землянке какой-то старательно удушенной болью с мясом вырванного, забытого мира. Нет, ну — каково! Ты мне, сучонок, заплачь еще сейчас! — Жук! На лирику потянуло?! — Нет, Кирилл Аркадьевич. Домой хочу. У меня там мама, сестренка малая. Они боятся за меня… И я — боюсь… Он говорил тихо, с каким-то пугающим спокойствием и умиротворенностью. Есть такая хрень, не знаю, как назвать — бывает, человек заранее умирает. Потом, в первом же бою, его любая пуля попутно приберет, походя. Вариантов лечения — два. Бить смертным боем: сразу с порога — нос набок и зубы долой, чтобы реле в балде переключить. Или, наоборот, успокоить. Только вот попробуй утешь его сейчас — за пару часов до начала долгожданной большой мясорубки! — Ты когда дома последний раз был? — Не помню уже… — Слышь, Педаля, — мозг включи! — Ну, когда вы Стовбура на склады посылали. Еще на Трехизбенке. — Слышь, чудо! Это было месяц назад! Он несколько мгновений молчал. Потом дрогнувший голос выдал: — Я боюсь, Кирилл Аркадьевич. Страшно… Связисты упорно молчали. Молодцы! Лучшее, что они могли бы сейчас сделать. — Виталик, послушай. Сколько ты с нами? — Как Сергей Сергеича сожгли… — Это он о Сереге Трофимове, сгоревшем в БМП в памятном бою под Белогоровкой. — Так вот, скажи — сколько раз за эти полгода я тебя обманул? |