Онлайн книга «Дегустатор»
|
— Он освобождает наши чувства, и, вкушая фрукты, которые Господь насадил в садах Корсоли, мы поглощаем самый рай! Мало того, что я не мог наслаждаться едой — теперь мне пришлось слушать, как этот кретин ее восхваляет! — Этот чудесный пир, — заливался Септивий, — не только позволяет нам ощутить гармонию с природой, но и соединяет наши сердца. Все раны сегодня затянулись, все ссоры забылись, ибо пища — лучший лекарь! Я так и слышал, как ворчит мой отец: «Вот придурок! Что за чушь он мелет?» Затем Септивий принялся восхвалять рот, поскольку в благодарность за еду тот рождает слова. — Слова, сдобренные яствами символизируют союз человека и природы, человека и общества, а также тела и духа. Разве Христос не сказал: «Сие есть Тело Мое… Сие есть Кровь Моя» [21] ? Соединение тела и духа вызывает в нас иной голод, утолить который способен только Бог! Он сделал паузу и отхлебнул вина. — Разговоры на действительно удачном банкете не бывают ни слишком глупыми, ни слишком умными. Они текут так, что к ним может присоединиться любой. Ибо нет ничего хуже, чем положение, когда инициативу за столом перехватывает кто-то один и произносит длинные скучные речи, которые сводят на нет наслаждение от еды… — Ты прав. Нет ничего хуже, — перебил его герцог Федерико. — Я пошел спать. Он встал и зашагал через зал, как пьяный. Через мгновение гостей как ветром сдуло. Розовые пальчики зари уже просунулись между холмов, когда Томмазо сказал: — А теперь мы поедим! И повел меня в столовую для прислуги. Глава 7
Интересно, что сказал бы Септивий о пище для слуг. О пище? Какое там! Пищу готовят на кухне, а эту дрянь готовили на погосте. От каждого перепела или каплуна, которые подавали на банкете, нам достались клювы и когти. От каждой козьей ноги — копыто, от каждой колбаски — хвостик. Все молчали. Никто не произносил речей и не шутил. У всех были усталые лица. Сидя при бледно-желтом свете свечи из свиного сала, мы из последних сил притворялись, что наши «блюда» так же великолепны, как и те, которые мы подавали гостям. Я вдруг вспомнил о Миранде. — Моя дочь! Я должен найти ее… — Она уже поела, — сказал Томмазо, обсасывая скрюченную черную куриную лапку так, словно это был самый лакомый кусочек на свете. — Попробуй десерт. Он поставил на стол чашку с фигами, виноградом и сливами, такими гнилыми, что их трудно было отличить друг от дружки. А потом, взяв какую-то помятую гадость в форме яблока, добавил: — Пойдем, я отведу тебя к ней. Он пошел пружинящей самоуверенной походкой по лабиринту коридоров и лестниц, вгрызаясь в яблоко и плюясь семечками в других мальчишек. Наконец мы оказались в маленькой комнатушке напротив конюшни, где на соломенных тюфяках спали трое парней. Миранда, кутаясь в ветхое одеяло, свернулась калачиком на таком же тюфяке. Я схватил своего поводыря за руку. — Спасибо тебе за доброту! Томмазо смотрел на лицо Миранды, которое даже в зеленоватом свете факелов было нежным и прекрасным. — Buona notte! [22] — отозвался он и, склонив голову набок, ушел, насвистывая себе под нос. Я лег рядом с Мирандой и обнял ее. Меня окутал запах свежести и чистоты. Я прижался лицом к ее щечке и возблагодарил Господа за то, что он уберег мою дочурку от напастей. И все же, несмотря на крайнюю усталость, уснуть я не мог. Oi me! Мне доводилось спать с овцами, козами и свиньями, но даже вместе взятые они не воняли так мерзко, как мальчишки в этой каморке! Мало того; они то и дело вскрикивали во сне, что-то бормотали, всхлипывали и лягались, точно пытаясь отогнать ночные кошмары. Впрочем, если бы все было тихо и эта выгребная яма пахла, как турецкий гарем, мне все равно не дали бы заснуть мысли, теснившиеся в голове. Я хотел знать, как Лукка пытался отравить Федерико. Я хотел знать, почему, раз уж я должен пробовать еду, Господь не позволяет мне наслаждаться ею. И если кто-нибудь спрыснет ядом мясо или пудинг — как я об этом догадаюсь? Potta! Как мне помешать отравителям? Несмотря на голод, в деревне я был свободен. А теперь я чувствовал себя птицей, попавшей в силки и ожидающей, когда вечный охотник по имени Смерть придет за мной. И этот день мог настать завтра! Или послезавтра. Или еще через день. Боже! Каждая трапеза могла стать для меня последней. Сердце у меня билось так громко, что его удары отдавались в ушах. Я встал в двери, ведущей во двор, чтобы в голове немного прояснилось. Во дворце было тихо. Лик луны тускло мерцал сквозь облака. Вдруг ее лик сменился лицом моего отца, а потом — проклятого братца Витторе. Он засмеялся: «Вокруг Уго столько жратвы — а он ни фига не чувствует!» Все, что я съел, подступило к горлу. После того как меня вырвало, я взял Миранду на руки и унес из каморки. Люди спали везде, свернувшись рядышком в коридорах, нишах, под скамейками. В каждом помещении виднелись спящие, кто под одеялом, а кто и без. Миранда открыла глаза и, когда я сказал ей, что мы возвращаемся домой, дернула меня за руку и заявила: — Нет, мне тут нравится, babbo. Я ела мясо… — Миранда, — прошептал я. — Меня назначили новым дегустатором герцога Федерико. А бывший, Лукка, это тот самый бедняга, которому отрезали язык. Миранда тут же проснулась. Я поставил ее на пол. — Я не хочу, чтобы тебя отравили, babbo! — Я тоже не хочу. Именно поэтому мы должны… Кто-то вдруг зарычал, и в свете факелов я увидел, как собака Федерико, Нерон, оскалившись и прижав уши, крадется к нам. Миранда любила животных, но испугалась не меньше моего и спряталась за мою спину. — Нерон! — позвал голос из темноты. Сердце мое выпрыгнуло в окно. К нам, хромая, приближался герцог Федерико. — Scuzi [23] , ваша честь. — Я отвесил низкий поклон. — Моей дочери что-то приснилось… — Ты дегустатор, — перебил меня герцог. — Si [24] , ваша светлость. Уго ди Фонте. — Подойди ко мне! Я замялся, и он повторил: — Подойди ко мне! Я стараюсь не убивать больше одного за день. Опершись на мое плечо, он скривился и сел на скамейку. — А теперь подними мою ногу. Она была забинтована и распухла от гноя, и я не знал, в каком месте и как ее подхватить. — Снизу! — рявкнул герцог. — Снизу! Молясь про себя, как бы не уронить ногу, я взялся за ступню (то, что морда Нерона была в нескольких дюймах от моего лица, не облегчало мне задачу) и поднял ее. |