Онлайн книга «Княжий остров»
|
Бесися от крови… Но видят вдруг — люлька огнем засветилась, Дитя в ней сияет и ручками машет. Велит жрец копьем заколоть — не выходит! Сгорает копье, не достигнув младенца. А стрелы подавно как пух палит пламя. Ничто не берет сироту золотого, Хранят его Боги и бесят зиадов… Тогда черный жрец сам метнулся на пламя И смог лишь ногою ударить по люльке… И сажею сизой извился на ветер, И вонью истек, пуще падали мерзкой… А люлька на волны могучи скакнула И вниз поплыла по реке синегривой, Плыла долго так и сияла, как солнце. Дитя беззаботно в той люльке качалось… Смотрело на звезды — глаза видя дедов, Могучего Рода небесную силу. Внизу по течению бысть племя — Анты! И волхв их узриша плывущее чудо. Присипил руками до брега крутого И поднял из люльки младенца златого. И молвил сей волхв, обращайся к роду: «Чей сей дитя?» — Мой — сей дитя, — откликнулся старец, Сынов потерявший на сечах и водах, Один в целом свете оставшийся корень. И стал он растить и лелеять мальчонку. Учил меч держать и богам поклоняться, Водил ночью в поле под взоры Вселенной, Дедов звездоглазых смотрящих потомка… А он трепетал весь сердчишком и клялся Достойным быть предков, и сильным, и смелым… Потом спас весь род этот муж огнеликий, Власами ковыльный и знаньем могутный. Увел дном Миотского моря от смерти, От полчищ поганых хазар и зиадов… Вода расступилась, и шли через рыбы… От Сурожа, предков оставив могилы… И звали его МОИСЕЙ, первым словом Был назван, какое услышали боги Из вечи Трояни… Бог — Рода посланник! Дажьбоговы внуци се племя зовется. Семь лет в нем Христос у волхвов был в ученье. И после того, как вернулся за море… Распят был! Зиады его погубили, узрили они в нем Пророка-Сварога, Небесного Бога добра и знаменья, Себе на погибель узрили и вере, Своей жесткосердной, кровавой и злобной. От жертв неразумных… Доселе пускают все стрелы и копья… Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут, Пускают злословья, и храмы скверняют, И в жертвенной крови славян силу ищут. Но Бог русский крепче! А зло все бессильней! Клокочет и ярится племя зиадов, Антихриста племя, тельца неживого, Во дьявольской страсти попрания мира И жадности лютой коварства Кощея. Ползет их нечистая сила и губит, Добро, и веселье, и распри наводит, И травит людей друг на друга с оружьем. Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели, Где солнцем сияет младенец Арины… У берега Ра, нашей Волги-Итиля… Сгори же ее враже семя И пеплы развей… Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша… * * * Серафим побудил их на заре. Сварил кутьи, устроил стол на зеленой травице под дубом. Она светилась рдяным бисером росы в лучах восходящего солнца. Звенели пчелки на полете у бортей-дуплянок, и неугомонно свиристели птахи в лесу. Егор опасливо поглядел на темных молчаливых идолов за полем и развороченный взрывом курган. Отчетливо помнился диковинный сон о богатствах несметных под ним. Они умылись из чистого родника у дуба, поели кутьи и туг заметили, что Серафим одет по-дорожному: через плечо его обвисла ветхая сума и посох в руке. — Угодьюшко порушил ворог, — печально промолвил он, оглядывая свое поле и курган, — ходзици треба добры людзи… мя немци не тронуть, коль ждуць вас за топью. Коль нет их тамо, призову сумой ходзиць. Дай же вам Боже! Серафим поманил рукой Егора и повел в избушку. Быков недоуменно оглянулся на Окаемова и Николая и увидел взмах руки Ильи, мол, иди-иди… Старец впустил его впереди себя, закрыл дверь, зажег свечу на божнице и обернулся. — Руци дай, благословлю, — он снял тяжелый крест с божницы, поднес Егору, — целуй… Быков завороженно поцеловал холодное серебро, пахнущее целебными травами. Серафим что-то шептал, помазал его лоб и скрещенные ладони какой-то жидкостью… Заговорил, пристально и ясно глядя в глаза ему: — Встрець слово мое с душевным спокойствием и твердо… не дайся гордыни… — Хорошо… — Ведаю! — громко промолвил старец и положил ему руки на плечи, — не отводзи взор свой… слышь и верь… Ведаю тебе целовек и передаю знание свое… Тебе ниспослана благодать Бога… На земле тебе дан святой путь… Не дзивись, а прими его смиренно и идзи им неуклонно… Я видел твой сон… — Видели? — Молци! В кургане так и есть могила князя… Бог дал тебе одному прозрець силу Россов… Он ведет тебя… Взяв в руки меч Святослава, ты посвятил себя оберегу нашей дземли… Благодать… Ты владеешь тайной книг и учения… Великой Силой во спасение Руси, что о сем знаець сам Бог и хранит тебя… целовек! Стань на колени. — Серафим легонько придавил ладонями его плечи, и Егор невольно опустился на пол. Он увидел, как Серафим снял с себя большой и тяжелый крест из темного серебра на кожаном ремешке, с тиснением все тех же трех богов; и надел ему на шею, заправив под одежду. Потянул за плечи вверх, повелевая встать. Умиротворенно и тихо продолжил: — На сём древнем православном кресте Святая Троица: Бог Отец, Сын и Святой Дух… они тя охранят. Я буду молиться за вас… Идзите с Богом. Вас ждут добрые людзи на гибельном пути и помогут в час беды… Идзи… Но помни святой путь свой, веды, укрытые в пещере Сибири… Разумно давай людзям их силу… Аминь! Егор открыл дверь и вышел, чуя прохладное серебро креста на груди. В него влилась какая-то радостная, пьянящая сила от слов старца. Он шумно вдохнул медовый дух трав, поднял глаза и, щурясь от солнца, оглядел дуб от корней до вершины. Встретил взгляд сокола на гнезде и замер. |