Книга Десять меченосцев, страница 49 – Эйдзи Есикава

Около фусума, перегородки, разделяющей кухню с земляным полом и комнату с очагом, стоял мальчик. Он опирался на скатанный в рулон соломенный мат-татами.

— Добрый вечер! Есть кто-нибудь?

Это был посыльный из придорожной лавки, такой же убогой и грязной, как и все в поселке. Голос мальчика звучал не по годам зычно. На вид ему было лет одиннадцать, мокрые от дождя волосы свисали на уши. Он походил на маленького водяного-каппу с лубка. Одет он был тоже на посмешище — кимоно до бедер с несуразными рукавами, толстая веревка вместо пояса. Спину мальчика заляпала грязь из-под деревянных сандалий-гэта.

— Это ты, Дзё? — отозвался из задней комнаты хозяин постоялого двора.

— Принести сакэ?

— Сегодня не надо. Постоялец пока не вернулся, а мне не требуется.

— Он наверняка захочет. Принесу, как обычно.

— Захочет, так я сам зайду к вам.

Мальчику не хотелось уходить, не получив заказа.

— А вы что делаете?

— Пишу письмо. Хочу послать завтра с конной почтой в Кураму. Писать трудновато. Ломит спину. Иди, не мешай!

— Чудеса! Вы уже такой старый, что не можете сгибаться, а до сих пор не выучились как следует писать.

— Хватит! Еще одно слово и отведаешь хворостины.

— Давайте я напишу.

— Будто умеешь!

— Умею, — уверенно сказал мальчик, входя в комнату. Он заглянул в письмо через плечо хозяина и рассмеялся.

— Вы хотели, верно, написать «картошка», а у вас получился иероглиф «шест».

— Замолчи!

— Молчу! На ваши каракули страшно смотреть. Что вы хотите послать друзьям — картошку или шесты?

— Картошку.

Мальчик, прочитав письмо до конца, заявил:

— Никуда не годится! Никто не поймет, о чем это письмо.

— Напиши сам, если ты такой умный.

— Хорошо. Объясните, что вы хотите сообщить.

Дзётаро уселся и взял кисть.

— Неуклюжий болван! — воскликнул старик.

— Почему это я неуклюжий? Это вы не умеете писать.

— У тебя из носа капает на бумагу.

— Виноват. Отдайте мне этот лист как плату за услугу.

Дзётаро высморкался в испорченный лист.

— Так о чем письмо?

Уверенно держа кисть, мальчик быстро писал под диктовку. Письмо было окончено, когда пришел постоялец. От дождя он накинул на голову мешок из-под угля, подобранный где-то по пути. Мусаси остановился у входа, выжимая мокрые рукава кимоно.

— Цветы сливы опали от ливня, — проворчал он.

За двадцать дней Мусаси так привык к постоялому двору, что он казался ему домом. Каждое утро он видел усыпанное розовым цветом сливовое дерево у ворот. Сейчас мокрые лепестки лежали в грязи.

Мусаси остановился, удивленно глядя на сидевших голова к голове мальчика из винной лавки и старика хозяина. Он тихо подошел и украдкой заглянул через плечо хозяина. Дзётаро проворно спрятал кисть и лист бумаги за спину.

— Подглядывать нельзя! — сказал он.

— Дай посмотреть, — попросил Мусаси.

— Не дам! — упрямо ответил Дзётаро.

— Брось дурака валять, дай взглянуть! — настаивал Мусаси.

— При условии, что вы купите сакэ.

— Вот к чему ты клонишь! Хорошо.

— Пять кувшинчиков?

— Столько не надо.

— Три?

— Тоже многовато.

— Сколько вы хотите? Не будьте скрягой!

— Скрягой? Ты знаешь, что я — бедный фехтовальщик. У меня нет лишних денег, чтобы сорить ими.

— Ладно, я сам отмерю, не тратя ваших денег. Но взамен вы расскажете мне что-нибудь интересное.

Сделка состоялась, и довольный Дзётаро зашлепал по лужам к винной лавке.

Мусаси внимательно прочитал письмо. Потом спросил у хозяина:

— Правда он написал?

— Да. Диву даешься. Мальчишка очень смышленый.

Мусаси пошел к колодцу, окатился холодной водой и переоделся в сухое. Старик тем временем повесил котелок над очагом, поставил чашку для риса и подал маринованные овощи. Вернувшись в кухню, Мусаси сел у очага.

— Куда запропастился маленький негодник? — бормотал старик. — Неужели так трудно принести сакэ из соседней лавки.

— Сколько лет мальчику?

— Говорит, одиннадцать.

— Выглядит старше.

— Так ведь с семи лет прислуживает в винной лавке. Видит разных людей: погонщиков лошадей, ремесленников, путешественников, всех не перечислить.

— Где он научился так хорошо писать?

— Он и впрямь так умело пишет?

— Видно, что детская рука, но в почерке есть что-то особое, я бы сказал, прямодушие. Если бы речь шла о фехтовальщике, я назвал бы это широтой натуры. Из мальчика выйдет толк.

— В каком смысле?

— Будет настоящим человеком.

— Да? — Старик хмуро поднял крышку с котелка, проворчав: — До сих пор не явился. Где-то болтается.

Хозяин надел гэта и собрался было в винную лавку, когда прибежал Дзётаро.

— Где тебя носило? — спросил старик. — Почему гости должны ждать?

— Не мог выбраться раньше. В лавке сидел совсем пьяный человек, он схватил меня и долго расспрашивал.

— О чем?

— О Миямото Мусаси.

— Ты, конечно, болтал без умолку.

— Какая разница? Вся округа знает, что произошло в Киёмидзу. Наша соседка и дочь мастера-лакировщика были в тот день в храме и все видели.

— Хватит об этом, — умоляющим тоном проговорил Мусаси.

Наблюдательный мальчишка, уловив настроение Мусаси, сказал:

— Можно посидеть немного с вами?

Дзётаро принялся отмывать ноги, прежде чем войти в комнату с очагом.

— Оставайся, коли не получишь нагоняй от хозяина лавки.

— Сейчас я ему не нужен.

— Ладно.

— Я подогрею сакэ. У меня хорошо получается.

Дзётаро поставил кувшинчик в горячую золу, и вскоре сакэ было готово.

— Ты ловкий, — одобрил Мусаси.

— Вы любите сакэ?

— Да.

— Но от бедности пьете мало.

— Верно.

— Я думал, что мастера боевых искусств служат у богатых даймё и получают большое жалованье. Один гость в нашей лавке рассказывал, что Цукахара Бокудэн имел обыкновение выезжать в сопровождении семи или восьми десятков слуг, с запасными лошадями и соколом.