Книга Десять меченосцев, страница 69 – Эйдзи Есикава

Сэкисюсай выглядел весьма раздраженным.

— Ты сказал, что Мунэнори находится в Эдо, Хёго в Кумамото и что здесь никого нет?

— Я все объяснил.

— Презираю таких людей. Я послал человека сообщить, что не смогу их принять, а они лезут напролом.

— Я не знаю, что…

— Похоже, правду говорят, что сыновья Ёсиоки никуда не годятся.

— Один из остановившихся в «Ватая» — Дэнситиро. Он не произвел особого впечатления.

— Ничего удивительного. Его отец был незаурядным человеком. Когда я поехал в Киото вместе с князем Коидзуми, мы встречались с Ёсиокой раза три за чашечкой сакэ. После его смерти дом, вероятно пришёл в упадок. Молодой человек, видимо, считает, раз он сын Кэмпо, так никто не вправе отказать ему, и поэтому проявляет неприличную настойчивость. Но, по-моему, нет смысла принимать его вызов, чтобы отправить домой битым.

— Дэнситиро излишне самоуверен. Если ему не терпится, я могу заняться им.

— И не думай! Отпрыски важных родителей слишком заносчивы. Они склонны ловко использовать обстоятельства в свою пользу. Ты побьешь его, но будь уверен, он вывернет все так, чтобы подорвать нашу репутацию в Киото. Мне, собственно, безразлично, но я не хотел бы обременять неприятностями Мунэнори и Хёго.

— Что же делать?

— Лучший способ — ублажить его каким-то образом, дать ему почувствовать, что с ним обращаются, как с наследником знаменитого дома. Видимо, я ошибся, послав тебя к нему.

Сэкисюсай взглянул на Оцу.

— Я думаю, что женщина с этим лучше справится. Оцу как раз подходит для такого дела.

— К вашим услугам! Нужно идти прямо сейчас? — живо откликнулась Оцу.

— Не торопись. Подождем до завтрашнего утра.

Сэкисюсай быстро написал простое по форме письмо, какое мог бы сочинить мастер чайной церемонии, и передал его Оцу вместе с пионом, похожим на тот, что он поставил в вазу.

— Отдай ему и скажи, что пришла вместо меня, потому как я простудился. Посмотрим, каков будет ответ.

На следующее утро Оцу накинула на голову длинную шаль. Они вышли из моды в Киото, даже у дам из высших слоев, но в провинции женщины среднего сословия все еще носили их. В конюшне, находившейся за пределами замка, Оцу попросила лошадь. Конюх, чистивший стойла, спросил:

— Едете куда-то?

— На постоялый двор «Ватая» по поручению господина Ягю.

— Проводить вас?

— Не нужно.

— С лошадью справитесь?

— Конечно. Я их люблю. На родине, в Мимасаке, я ездила на необъезженных лошадях.

Лошадь тронулась, и красно-коричневая шаль затрепетала на ветру. Оцу уверенно держалась в седле, держа поводья одной рукой, в другой у нее были письмо и слегка поникший пион. Крестьяне и батраки в поле приветливо махали ей — местные жители привязались к ней за недолгое её пребывание в селении. Отношения между обитателями Коягю и Сэкисюсаем были гораздо теплее, чем принято между феодалом и крестьянами. Крестьяне, зная, что эта красивая девушка играет на флейте для их господина, распространяли на Оцу любовь и восхищение, которые питали к старому хозяину.

Прискакав в «Ватая», Оцу привязала лошадь в саду под деревом.

— Добро пожаловать! — встретила ее Котя. — Останетесь ночевать?

— Нет, я привезла послание из замка Коягю для Ёсиоки Дэнситиро. Он еще не съехал?

— Подождите минутку!

Котя исчезла. Появление Оцу произвело легкий переполох среди путников, которые шумно готовились к отъезду, обуваясь и навьючивая багаж на лошадей.

— Кто это?

— Интересно, к кому она приехала?

Красота, изящные манеры Оцу, редкие в такой глуши, привлекли всеобщее внимание. Гости перешептывались и оглядывались, пока Котя не увела Оцу в дом.

Дэнситиро и его друзья, накануне засидевшиеся за сакэ до поздней ночи, только что встали. Когда им сообщили о прибытии гонца из замка, они решили, что это вчерашний самурай. Появление Оцу с белым пионом повергло их в изумление.

— Простите за беспорядок в комнате…

Молодые самураи смущенно расправили кимоно и сели, приняв подобающую этикету позу.

— Пожалуйста, проходите!

— Меня послал хозяин замка Коягю, — сказала Оцу, положив перед Дэнситиро письмо и пион. — Будьте добры, прочтите письмо.

— А, письмо! Хорошо, сейчас.

Дэнситиро развернул короткий свиток. Письмо, написанное блеклой тушью, издавало тонкий аромат чая. Оно гласило:

«Примите мои извинения за то, что приветствую вас письменно и не при личной встрече, невозможной из-за простуды. Полагаю, что чистота пиона будет вам приятнее мокрого носа старика. Пион вы примете из рук другого цветка. Надеюсь на ваше прощение. Мое дряхлое тело давно уже удалилось от мирской суеты. Я не решаюсь появляться на людях. Пожалуйста, одарите старика сочувственной улыбкой».

Дэнситиро, презрительно фыркнув, свернул свиток.

— И это все? — спросил он.

— Господин Ягю еще передал, что был бы рад пригласить вас на чай, но сомневается, что вам понравится прием, поскольку в замке только воины, ничего не смыслящие в тонкостях чайной церемонии. Мунэнори находится в Эдо, поэтому этикет приема будет столь неуклюж, что вызовет лишь смех у столичных гостей. Господин Ягю поручил мне попросить у вас прощения и выразил надежду, что в будущем надеется на встречу с вами.

— Ха-ха! — саркастически воскликнул Дэнситиро. Лицо его выдавало подозрительность. — Насколько я понял, Сэкисюсай обеспокоен тем, что нас не удовлетворят тонкости чайной церемонии. По правде говоря, мы, выходцы из самурайских семей, ничего не смыслим в ней. Мы намеревались лично справиться о здоровье Сэкисюсая и уговорить его дать нам урок фехтования.

— Господин Ягю это понимает. Отойдя от дел, он приобрел привычку выражать мысли понятиями чайной церемонии.

— Придется отказаться от наших планов. Передайте, пожалуйста, что мы хотели бы его увидеть в следующий приезд, — раздосадованно ответил Дэнситиро, протягивая пион Оцу.

— Он вам не понравился? Господин Ягю полагал, что цветок скрасит вам дорогу. Он сказал, что его можно прикрепить в углу паланкина или к седлу, если поедете верхом.

— Это, выходит, подарок?

Дэнситиро опустил глаза, словно от оскорбления.

— Странная причуда! Скажите ему, что в Киото полно пионов, — добавил он с кислой миной.

Оцу поняла, что бессмысленно навязывать подарок Дэнситиро. Пообещав передать его слова старцу, она удалилась с такой деликатностью, словно снимала повязку с открытой раны. Раздосадованные самураи едва заметили уход девушки.

Выйдя в коридор, Оцу тихо рассмеялась, взглянула на блестящие черные половицы, ведшие к комнате Мусаси, и направилась к выходу. Котя, показавшаяся из комнаты Мусаси, догнала Оцу.