Книга Пилигрим, страница 79 – Тимоти Финдли

Что же до мистера Пилигрима, он жаждал оказаться в могиле — и не мог. До чего же он был печальным, этот необыкновенно высокий человек! Эмма видела его издали, когда он гулял по снегу с леди Куотермэн. У него начали седеть волосы, сказал ей Карл Густав, и он стал еще более одинок. Пилигрим проводил долгие часы в музыкальной комнате, слушая записи Моцарта, Бетховена, Верди и Пуччини — или же сидя за пианино и наигрывая Шумана и Шуберта. Но стоило кому-нибудь нарушить его уединение, как он тут же вставал и, громко топая, уходил прочь. Так много сдержанной злости и внезапных вспышек ярости в этом высоком человеке!

Эмма вернулась в спальню и надела пеньюар. Она проведет утро в кабинете Карла Густава. Отопрет волшебный ящик (таким он казался ей сейчас) и дочитает историю, приключившуюся под солнцем la tierra dorada. Когда она спускалась по лестнице, держась одной рукой за перила, а другой поддерживая дитя, ей чудилось, что где-то вдалеке лает собака и хлопают пыльными крыльями пеликаны.

6

«Каждый третий день через реку ла Мухер переправлялись всадники, доставляя припасы пастухам дона Педро. Хлеб, вино, лук, сыр и оливки — таков был их основной рацион, к которому пастухи добавляли сушеные бобы и фасоль. Порой, когда удавалось убить птицу или кролика или же, в очень редких случаях, дикого кабана, устраивали пиры. «Коровьи» пастухи питались все вместе, «овечьи» пастыри, как правило, поодиночке.

Они разбивали походные лагеря и разжигали костры. Спали на земле, подложив под голову вместо подушки седло, сапоги либо свернутую в узел одежду. У каждого пастуха была своя собака или даже две. Тем, что пасли коров, кроме собак, полагалось также несколько лошадей и ослов, поскольку последние предупреждали о появлении волков. При случае — дней через пять или шесть — людей и собак сменяли, позволяя отдохнуть два-три дня.

Условия были хорошие. Другие, менее богатые или более скупые землевладельцы, оставляли пастухов в горах на четыре-пять месяцев.

Два дня спустя после их первой встречи Тереса де Сепеда поскакала вместе с конниками навестить Маноло и посмотреть на лас Агвас. Она влюбилась в этот пейзаж и, несмотря на крайнее косноязычие Маноло, соскучилась по его очаровательной невинности. Именно так она написала в своем дневнике, испещренном молитвами и покаяниями в грехах, самым страшным из которых была левитация. Все из ряда вон выходящее являлось грехом, если только не исходило от Его Величества. Привлекать к себе внимание людей означало заискивать перед ними, а потому в последнее время Тереса молилась в погребах и амбарах.

Услышав о том, куда она направляется, наездники дали ей пайку Маноло и поскакали дальше. Они любили Тересу, называли ее дочкой и относились как к своей.

Особняк дона Педро был известен под названием El Cortijo Imponente — «Большая Усадьба». Там, не считая Тересы, росли пять детей, и еще пять уже вышли в люди посредством женитьбы, семинарии или армии. Двое умерли во младенчестве много лет назад.

В общей сложности донья Анья де Сепеда-и-Каридад родила двенадцать детей. Сейчас ей, как и ее мужу, дону Педро, было под пятьдесят, но в отличие от него она часто впадала в меланхолию и сидела недвижно с четками в руках, не молясь, а просто глядя поверх meseta (плато, исп.) за горизонт. В минуты глубокой депрессии она верила, что жизнь ушла туда, в неведомые дали, и в конце концов ее покинут все, кого она любила и родила. Ее оставят одну, и она умрет, так ни разу и не преклонив колени в соборах Мадрида и не совершив паломничество в цветущие монастыри Альгамбры. Она мечтала об этом, как дитя, и часто представляла, как сбежит туда, чтобы осуществить свою заветную мечту.

Хотя Тереса любила тетку, она радовалась, когда могла удрать от нее. Слишком тяжко было смотреть, как долгие часы проходят в пустых мечтаниях. Уж лучше бы она молилась, право!.. Донья Анья слишком напоминала Тересе ее мать — сплошные раздумья и никаких поступков.

До леса над озером, где она впервые встретилась с Маноло, Tеpecа добралась довольно рано, часу в девятом утра. Там она молилась на коленях — и взлетела на дерево.

Кто это сделал с ней? Бог?

Но зачем?

С какой стати Его Величество станет проявлять к ней особый интерес? Хотя, если честно, она считала это логичным и собиралась воззвать к Нему еще раз. Тереса знала, что у Него есть куда более важные заботы, и все же решила указать Ему на конечности Маноло. Раз Он заботится о каждом воробышке, почему бы Ему не проявить милость к несчастному калеке?

Стоя среди деревьев, Тереса подумала, а смеет ли она вновь молиться в таком месте?

Что вызвало ее подъем небесам? Дерево? Земля? Сам лес или небо над ним?

Способность к левитации — и Тереса прекрасно это знала — была дарована лишь святым. А она не святая.

Может, все дело в питании?

Возможно, если человек постоянно умерен в пище (что давалось ей с большим трудом), он становится легким как перышко, и вес собственного тела больше не пригвождает его к земле? Стоит себя отпустить — и ты полетишь… Тереса рассмеялась. «Я бумажный змей, — подумала она, — и ветер может нести меня куда захочет».

Тем не менее она никогда не видела, чтобы другие люди воспаряли над землей.

Пикаро рвался к воде, но она удержала его на месте. Пели цикады.

Земля поплыла под ногами.

На небе ни облачка. На земле, где она стоит, ни единой тени — и не слышно голоса, который велел бы делать то или это.

Она одна, если не считать ослика.

— Есть тут кто-нибудь? — спросила Тереса. — Есть — тут- хоть кто-нибудь?

Трепет птичьих крыльев.

Тереса посмотрела наверх.

Голубка.

Потом вторая.

Ее-е!

Блеяние овец.

Звуки, издаваемые овцами: их щаги, голоса, треск сучьев, шуршание травы.

Ее-е! Ее-е! Голос Бога. Молись!

Все ее существо — и физическое, и моральное, и духовное — рвалось ввысь от земли. Поджилки тряслись, колени подгибались. Голова внезапно стала пустой-пустой. Она лишилась чувств.

Когда Тереса очнулась, в воздухе разливались трели — пылкие, трепетные и страстные. Так умеют петь только дрозды. Но самой птицы она не видела. Перед глазами у Тересы все плыло. Она взлетела над землей и упала в листву, сосновые иголки и останки прошлогодней травы.

«Я могла бы лежать тут вечно, прижавшись щекой к земле. Я могла бы лежать тут вечно и стать частью природы — прахом, перегноем, почвой, как все умершие твари… Я тленна, и в один прекрасный день земля поглотит меня».

Она улыбнулась и вздохнула. Пикаро шагнул вперед, тронув носом ее плечо.

— Все хорошо, — сказала она ему. — Я жива.

Нос у него был мягкий, как бархат. Изо рта сладко пахло травой, в глазах плескалась тревога.

Внизу между деревьями, поднимая пыль, бродили овцы. Тереса согнула ноги и встала на колени.