Книга Перси Джексон и похититель молний, страница 64 – Рик Риордан

— Но у нас есть монеты. — Я положил на столик три золотые драхмы, которые нашел в заначке в офисе у Крусти.

— Что ж, тогда… — Харон провел языком по пересохшим губам. — Настоящие драхмы. Настоящие золотые драхмы. Я не видел их уже…

Его пальцы алчно нацелились на монеты.

Мы были близки к цели.

Затем Харон взглянул на меня. Холодный, пристальный взгляд сквозь стекла очков, казалось, буравил мне грудь.

— Так-так, — протянул он. — Ты не смог прочесть мое имя правильно. У тебя дислексия, парень?

— Нет, — ответил я. — Просто я умер.

Харон наклонился и обнюхал меня.

— Ты не мертвый. Я мог бы догадаться. Ты — божок.

— Мы должны попасть в царство мертвых, — настойчиво повторил я.

Харон издал глубокое горловое рычание.

Тут же все, кто находился в зале ожидания, встали и начали возбужденно прохаживаться, закуривать, приглаживать волосы или поглядывать на наручные часы.

— Уходите, пока целы, — велел Харон. — А я возьму их и забуду, что вас видел.

Он потянулся за монетами, но я выхватил их у него из-под носа.

— Без услуг чаевые не полагаются. — Я постарался, чтобы голос мой прозвучал уверенно и спокойно.

Харон снова зарычал — это был глубокий звук, от которого кровь стыла в жилах. Души умерших стали изо всех сил колотить в двери лифта.

— Ну что ж, очень жаль, — вздохнул я. — А ведь у нас тут еще кое-что припасено.

Я вытащил из рюкзака всю заначку Крусти. Набрав пригоршню драхм, я стал пересыпать их из ладони в ладонь.

Рык Харона превратился в ласковое львиное мяуканье.

— Думаешь, меня можно купить, божок? Сколько у вас всего… ну так, из любопытства?

— Много, — сказал я. — Спорю, Аид мало платит тебе за такую тяжелую работу.

— О, ты и половины не знаешь. Как бы тебе понравилось целый день нянчиться с этими душами? Всегда одно и то же: «Пожалуйста, не дайте мне умереть» или «Пожалуйста, перевезите меня бесплатно». Мне не надбавили зарплату ни разу за три тысячи лет. Ты ведь не думаешь, что такие костюмчики дешево обходятся?

— Ты заслуживаешь большего, — согласился я. — Чтобы тебя оценили по заслугам. Уважали. Платили прилично.

С каждым новым словом я выкладывал на прилавок еще одну золотую монету.

Харон оглядел свой шелковый итальянский пиджак, словно представляя на себе одежку пошикарнее.

— Должен сказать, паренек, в твоих словах появился какой-то смысл. Крупица смысла.

— Я могу упомянуть о повышении твоей зарплаты в беседе с Аидом. — Я выложил на стол еще несколько монет.

Харон вздохнул.

— Паром забит почти до отказа. Я мог бы прихватить вас троих и отчалить. — Он встал, взглянул на лежащий перед ним куш и скомандовал: — Пошли.

Мы стали протискиваться сквозь толпу ожидающих душ, которые невидимым ветром цеплялись за нашу одежду и шептали что-то, что я был не в состоянии разобрать. Харон распихивал их, ворча: «Пошли прочь, прихлебатели».

Он проводил нас к лифту, который был уже переполнен душами умерших, каждая держала в руках зеленый проездной билет. Харон схватил две души, которые хотели примазаться к нам, и вышвырнул их в вестибюль.

— Отлично. И никаких дурацких выходок, пока я не вернусь. — Он обвел взглядом тех, кто оставался. — И если кто-нибудь снова сдвинет настройки моего приемника с канала легкой музыки, то обещаю, что просидите здесь еще тысячу лет. Понятно?

Харон захлопнул дверцы. Вложил карточку в прорезь на панели, и мы стали спускаться.

— Что происходит с душами, которые ждут в вестибюле? — спросила Аннабет.

— Ничего, — ответил Харон.

— И как долго?

— Всегда или пока я не проявлю великодушия.

— Это… справедливо, — сказала Аннабет.

— Все говорят, что смерть это справедливо, разве нет, барышня? Жди, пока не придет твой черед. Там, куда вы направляетесь, вы скоро умрете.

— Мы выйдем отсюда живыми, — сказал я.

— Ха-ха-ха.

У меня внезапно закружилась голова. Мы больше не опускались, а двигались вперед. В воздухе повисла дымка. Души вокруг меня стали менять очертания. Современная одежда ниспадала с них, превращаясь в пепельно-серые одеяния с капюшонами. Пол лифта начал раскачиваться.

Я усиленно заморгал. Когда же открыл глаза, то светлый итальянский костюм Харона сменился длинной черной хламидой. Очки в черепаховой оправе исчезли. Вместо глаз на его лице зияли пустые глазницы, как у Ареса, не считая того, что глазницы Харона были абсолютно темными, в них клубились только ночь, смерть и отчаяние. Харон увидел, что я на него смотрю, и спросил:

— Ну как?

— Ничего, — с трудом выдавил я.

Мне показалось, что он усмехается, но это было не так. Плоть его становилась все более прозрачной, так что я мог видеть сквозь его череп.

Пол продолжал вибрировать.

— Кажется, у меня морская болезнь, — проблеял Гроувер.

Я снова заморгал — лифт больше уже не был лифтом. Мы стояли в деревянной барке. Отталкиваясь шестом, Харон направлял ее через темную маслянистую реку, в которой, кружась, плавали кости, мертвые рыбы и другие самые странные вещи: пластмассовые куклы, оторванные части тела, пропитавшиеся водой дипломы с золотыми обрезами.

— Река Стикс, — пробормотала Аннабет. — Она такая…

— …грязная, — подхватил Харон. — Много тысяч лет вы, люди, выкидывали в нее всякий хлам во время переправы — надежды, сны, несбывшиеся желания. Пустейшая затея, скажу я вам.

Туман клубился над замусоренной, провонявшей водой. Над нами, почти теряясь во мраке, нависли сталактиты. Далеко впереди зеленоватым ядовитым светом тускло мерцал берег.

Панический страх сдавил мне горло. Что я здесь делаю? Ведь все люди вокруг меня… мертвы.

Аннабет сжала мою руку. При обычных обстоятельствах это смутило бы меня, но я понимал, что она чувствует. Ей хотелось удостовериться, что на борту есть еще кто-то живой.

Я поймал себя на том, что бормочу молитву, хотя не был вполне уверен, кому именно молюсь. Здесь, глубоко под землей, правил только один бог — тот самый, противостоять которому я пришел.

Вот показалась береговая линия царства мертвых. Шероховатые камни и черный вулканический песок уходили вглубь ярдов на сто, к подножию высокой скальной стены, простиравшейся в обе стороны насколько хватало глаз. Из зеленых сумерек, эхом отразившись от камней, донесся вой крупного животного.

— Старина трехголовый проголодался, — пояснил Харон. В зеленоватом освещении его улыбка походила на ухмылку скелета. — Не повезло вам, боженята.