Онлайн книга «Плачь, Маргарита»
|
— Лихорадка носит нервный характер, — отвечали ему. — Господин депутат нуждается в полном покое, который невозможно обеспечить при данных обстоятельствах. — Завтра мы все уедем, — пообещал Гитлер, — и вы сможете создать необходимые условия. «Завтра, — сказал он себе. — Завтра я все узнаю». Эта ночь была тяжелой для многих. Серьезно заболел Геббельс. Хрупкий на вид, но крепкий и выносливый, он не выдержал последнего выпада возлюбленной и свалился в лихорадке и с тяжелой ангиной, вызванной страстными речами на январском ветру. К счастью, его состояние заметили еще вечером, и врачи вовремя приняли энергичные меры. Расстроенная фрау Кренц тотчас позвонила в Берлин фрау Геббельс, с которой была в приятельских отношениях, и начала свое сообщение не с того, что ее муж лежит в бреду с температурой, а со слов: — Магда, приезжай, он один. Фрау Эмма надеялась, что к приезду жены Йозеф все же настолько оправится, что перестанет часами бормотать «Хелен-Хелен» и пытаться вскочить с постели, чтобы остановить какую-то машину, кого-то удержать, что-то объяснить. При этом он разумно и убедительно доказывал Рудольфу, что ему немедленно нужно уехать по важному делу, и если бы фрау Кренц накануне не объяснила, что происходит, то Гесс поверил бы. Таким образом, Рудольф узнал историю с самоубийством Полетт Монтре еще и в интерпретации фрау Эммы, отличавшейся от изложения Пуци примерно как роман от либретто. Сам Ганфштенгль уехал рано утром, из коллег успев попрощаться лишь с Гессом, а за завтраком фюрер сказал, что остальным также следует собираться. «Остальными» были Гиммлер и Ангелика, поскольку Рудольфу предстояло задержаться во Франкфурте на несколько дней. Подозрения Гитлера ожили с новой силой, когда Гели после завтрака заявила ему, что хотела бы остаться с Маргаритой. — С ней останется брат, — возразил Адольф. — А ей нужна я! — с вызовом ответила Ангелика. — Ты нужна мне! — он так крепко сжал ее руку, что она стиснула зубы, но стерпела. — Мы увидимся… через несколько дней! У нее с Робертом все решится, и я вернусь. У него отлегло от сердца. Он даже внутренне рассмеялся над вчерашним приступом ревности, о котором все еще напоминало ушибленное колено. — Когда ты вернешься ко мне? — спросил он ласково. — Я же сказала. — Хорошо. — Он поцеловал ее в шею, и она снова стерпела, только напряглась так, что этого трудно было не заметить. Но он не заметил, потому что не хотел замечать. Ревность улеглась, подозрения отступили. Она и прежде брыкалась — это пройдет. — Что? — кратко спросила Грета, когда Гели вошла в их комнату. — Я остаюсь. — Ты ему сказала? — Что ты! — Ангелика замахала руками. — И не спрашивай меня об этом! Я скорее умру. — Странно… Ты как будто в самом деле чего-то боишься. Гели взяла ее руку и приложила к груди. — Слышишь? Оно у меня выскочить готово от одной мысли, что он догадается. — Но почему? Ангелика достала сигарету, закурила дрожащими руками. — Да потому! Ты не знаешь моего дядюшку! — Допустим, я многого не знаю, — нахмурилась Маргарита. — Но твой дядя — человек благородный, и ему придется примириться. Ты же не виновата, что влюбилась. Этим ведь нельзя управлять. Гели курила, морщась от дыма и наивности подруги. Ну как ей объяснить — такой тонкой, умной, возвышенной, — что бывают совсем другие чувства и совсем другие сердца! Объяснить ей это — значило бы не просто предостеречь… Это значило бы бросить тень на ее мир, в котором пока все так чисто и солнечно. Конечно, ее Роберт тоже не принц из сказки, но он живой, с ним интересно и весело, в него можно влюбиться до беспамятства. — А помнишь ту ночь! — воскликнула она, вдруг забывшись. — Помнишь, как Вальтер заговорил о нацистах? Что достаточно одного, чтобы все испортить? И что они все кретины! Я сначала испугалась, а потом мне стало так весело! Помнишь, Вальтер говорит Роберту: «Вы, наверное, наших нацистов никогда не видели». Обе засмеялись. — А помнишь, как мы мчались через парк? — сквозь смех спрашивала Маргарита. — Я думала, мы сейчас врежемся! — Это мы от охраны удирали. А они все равно нашли. Помнишь, «в костюмчиках с иголочки»! — А помнишь, как мы летели над горами и взошло солнце? Они взялись за руки и посмотрели друг другу в глаза. — Грета, что же будет?.. — одними губами спросила Ангелика. — Нам нужен союзник, — отвечала решительно Маргарита. — Или два. — Но кто же? Здесь нет никого. — А мой брат? — Что ты! — Гели задохнулась. — Даже не шути так! — Ты думаешь, он тебя выдаст дяде? — Он не «выдаст»! Это другое! Просто он всегда на стороне Адольфа. Понимаешь? Всегда! — Нет, не понимаю! — Грета, дай мне слово, поклянись мне, — Гели два раза встряхнула ее руку, держа за запястье, — никогда, никогда, ничего не говорить Рудольфу о Вальтере! Никогда! Ничего! — Если ты требуешь… — Я прошу! Я умоляю! Я на колени встану! — Прекрати. Если ты считаешь его таким подлецом… — Подлецом? Да он лучше всех! Он и Эльза! Они для меня как боги! Я… молюсь на них! Я же… всю жизнь мечтала, чтобы у меня было что-нибудь подобное! Господи, как тебе объяснить! — Она снова схватила сигарету и бросила. — Грета, выслушай меня и поверь! Просто поверь, если еще не понимаешь. Ты попала в другой мир! В нем есть только один закон. Его имя — фюрер! Так живет вся партия, все! — В политике — пусть, но в личной жизни… — Они не разделяют свою жизнь! — Я не понимаю… — Это нельзя понять! В этом нужно жить! — Неужели ты хочешь сказать, что если я попрошу Роберта тебе помочь, то он начнет с того, что доложит об этом твоему дяде?! Скорее всего, так оно и было бы. Но сказать «да» сейчас значило бы оскорбить Лея, а это было несравнимо больше, нежели оскорбить Рудольфа. — Просто ответь, как ты думаешь, — попросила Маргарита. — Я думаю… он обязан это сделать. Или уйти. Маргарита долго молчала. На ее нежном лице проступало печальное изумленье. У Ангелики все дрожало внутри. «Что я наделала! — ужаснулась она. — Ведь я же все испортила!» — Грета, послушай! — начала она, преодолев смятенье. — Одной мне все равно не справиться. Кто-то должен мне помочь — кто-то, у кого есть сила и власть. Если ты решишься сказать Роберту, если ты решишься поставить его… Маргарита вскинула голову. |