Онлайн книга «Смутное время. Марина Мнишек»
|
— Но почему вы не дали мне даже взглянуть на покойного? — В этом не было необходимости. Он обманул тебя так же, как и нас. Ты не могла хотеть, государыня, проститься с обманщиком. — А уж это, боярин, мне решать — хотела я или не хотела. Ночным временем… — Это было так же опасно, как и в белый день. — Вы уже похоронили его? — Как сказать тебе, государыня… — Не похоронили? Что вы с ним сделали? Где он? — Ты помнишь, государыня, эту страшную гуляй-крепость, которую он придумал? С пушками и на колесах. — Еще бы! Он собирался с ней в поход на татар. — Его тело… его тело сожгли вместе с гуляй-крепостью… около деревни Котлы. Прах разнес ветер. — Боже! Без отпевания? Без панихиды? — Ворам не полагается панихида. — Вы же только что искали его милостей, заискивали перед ним. — Мы не знали… — И узнали за один день? Во всем разобрались? Во всем удостоверились? Тогда скажи, боярин, в чем? — Все сошлось на том, что это был беглый монах Гришка Отрепьев. Расстрига. Бежавший из Москвы. Из Чудова монастыря. — Мне надо повторять, что это выдумка царя Бориса Годунова? Если мой супруг действительно был когда-то монахом Чудова монастыря, вот этого самого, кремлевского, под окнами дворца, как мог он решиться вернуться сюда в новом обличье и не побояться быть узнанным первым встречным? Что его спасало от знакомых? Чудо? Или заведомая ложь придуманной царем Борисом истории? — Но один беглый монах со всей достоверностью утверждал… — Еще один беглый монах! Или иначе — и именно беглый монах, разоблачающий другого беглого монаха. А вся остальная братия? Монахи? Настоятель? Верующие, так часто посещающие монастырь? Почему среди них не нашлось свидетелей? Тебе это не кажется странным, боярин? — Не я один поверил свидетельству. — Не ты один, а все, кому такое лжесвидетельство было с руки, не правда ли? На моей родине все знали эту сказку и не собирались ей верить. То время, на которое приходились странствия вашего беглого монаха, мой супруг находился в Польше, на глазах у самых почтенных наших магнатов, занимался в школах, участвовал в диспутах. Как это могло быть? — Но ведь он же не захотел предстать перед присланным царем Борисом представителем семьи Отрепьевых? — Да как такое могло прийти в голову, чтобы царевич явился перед паршивым дьячишкой, осмелившимся выносить о нем свой суд? — Тем не менее проще было согласиться на эту встречу и рассеять все сомнения. — Рассеять? Ты собираешься шутки шутить, боярин? Кого бы ни увидел посланный царя Бориса, он признал бы его своим родственником. Разве не за этим его направили с полным почетом и охраной в Польшу? Что же ты молчишь, боярин? Отвечай! — Мне трудно возражать тебе, государыня, я не занимался этим розыском. — Но ты безоговорочно повторяешь его выводы? Не сомневаясь? — Но, государыня, вряд ли тебе дано знать все подробности… — Какие именно? То, что покойный государь Дмитрий Иванович был книжником? Что он был силен в науках исторических и философских? Что он мог дискутировать с патерами на латинском языке? Что умел обращаться с лошадьми, как положено дворянину? Что знал условия царской охоты, а это не так просто, боярин, и я не уверена, что многие на Москве могли сравниться с покойным. — Ты так защищаешь Самозванца, государыня, потому что имела несчастье сочетаться с ним законным браком. Но теперь его нет, и ты свободна вернуться к достойной тебя по твоему происхождению жизни. Конечно, не в Московии, которую ты, впрочем, не могла успеть ни узнать, ни полюбить. Но в Польше… — В Польше? Ты уже начинаешь распоряжаться моей жизнью, боярин? Не поторопился ли ты? Не замахиваешься ли на то, что тебе по твоему чину не дано? — Я просто подумал… — Думают самодержцы. Цари и короли! Еще не хватало, чтобы это делали бояре и шляхта! — Но Василий Иванович — царь, и он полагает… — Царь! Кто же успел его выбрать? Шляхта? Боярская дума? Кто? Когда тело Димитрия убрали, в ту самую ночь в окрестностях Москвы содеялось великое чудо, ибо все плоды, как злаки, так и деревья, посохли, словно они были опалены огнем, да и так было на двадцать миль вокруг Москвы, да и вершины и ветви сосен, которые все время, и зимой, и летом, бывают зелеными, повысохли так, что жалостно было смотреть. Того ради московиты говорили, что он (Димитрий) и мертв, но его душа с помощью дьявола творит чары, поэтому почли за лучшее сжечь его тело и, отыскав, взяли его, а также крепость, которую он повелел зимой выставить для потехи на лед и которую прозвали чудищем ада, и отвезли за Москву на речку Котел и там сожгли и прах развеяли по ветру, и полагали, что, совершив все это, будут жить без страха и заботы. Затем по всей стране наступил жестокий мороз, который также погубил большую часть плодов, так что они и не знали, что сказать, ибо он (Димитрий) уже был сожжен; и они глядели друг на друга, не ведая, по какой причине это случилось. Исаак Масса. «Краткое известие о Московии в начале XVII в.» — Марыню! Цуречко кохана! Наконец-то! — Ясновельможный отец плачет? Как можно! — Я не надеялся с тобой увидеться. И вот теперь — что же с нами будет теперь? — Господь Милосердный не оставит нас. — Ты не была никогда особенно набожной, цуречко. Ты и впрямь рассчитываешь только на Божье произволение? — На что же еще? — С тобой кто-нибудь из бояр говорил, Марыню? Тебе что-нибудь предлагали? — Я не пожелала выслушивать никаких предложений. — Но ведь надо искать выход из нашего положения. Жить под охраной, в чужом городе. Без гроша в кармане… — У ясновельможного отца снова нет денег, или это только жалоба по привычке? Ясновельможный отец знает, у меня нет больше супруга, который мог бы выполнять все мои желания. — Но ты унесла хотя бы из дворца свои драгоценности? — Ясновельможный отец, видимо, не знает, что и как происходило во дворце. Чернь громила и грабила все, что попадалось под руку. Но прежде них это начали делать, бояре. — Да, да, понимаю, что пришлось тебе пережить, но драгоценности… — Никаких драгоценностей нет. — Ты не захватила даже своей шкатулки? — Когда вокруг издевались над моими горничными и дамами. Когда с них срывали платья. Когда… — Но ведь ты же ушла, и ни один волос с твоей головы не упал. Выходя из спальни, можно было… — Нельзя! И не будем больше говорить об этом. |