Онлайн книга «Дженни Вильерс»
|
Они напоминали фигуры со старого дагерротипа — оба Ладлоу, Стоукс, Сэм Мун и остальные. Все были в черном и сидели неподвижно, вплотную друг к другу, и что-то слушали с унылым видом. Чиверел не сразу понял, что здесь происходит, ибо не только они сами казались всего лишь потемневшими, обшарпанными могильными памятниками рядом с ослепительной и полной жизни Дженни, но и все их речи были тоскливым, вялым бормотанием после ее смеха. Лицом к собравшимся сидел какой-то взволнованный пожилой человечек, и постепенно Чиверелу стало ясно, что это самая обычная для старых зеленых комнат сцена, а именно — авторская читка новой пьесы на труппе. Автор, некий Спрэгг, читал один из ужасных маленьких фарсов того времени, которые игрались под конец вечера. Фарс назывался «Байки мистера Тули», и единственным человеком, получавшим от него удовольствие, ибо несчастный Спрэгг пребывал в полном отчаянии, была Дженни: она смеялась и изредка хлопала в ладоши, но никто из присутствующих ее не видел и не слышал. Отчаянно пережимая, как всякий потерявший надежду автор, Спрэгг гнал к заключительному занавесу: — «Мистер Тули. Нет, мэм, должен признаться, у меня никогда не было брата, а будь у меня брат, я бы с ним так не поступал. Миссис Тули. Тетя Джемима, это просто еще одна байка мистера Тули. Снова комическая игра с зонтиком». Спрэгг обвел слушателей взглядом утопающего, но, все еще на что-то надеясь, прибавил: — Очень эффектно. — Да, — вскричала Дженни, — я себе представляю! Продолжайте, мистер Спрэгг. Скоро занавес? Спрэгг попытался найти на лицах актеров хоть какой-нибудь признак одобрения, но поиски были тщетны, и он торопливо продолжал: — «Тетя Джемима. А я, милочка моя, могу только возблагодарить бога, что это ты замужем за ним, а не я. Но теперь уж я не вычеркну тебя из завещания: ведь мне тебя и вправду жалко. Подумать только: вышла замуж за такого олуха! Боже, что там еще?» И снова Дженни, у которой это чудовищное произведение вызывало самый неподдельный интерес, воскликнула: — Неужели опять фермер Джайлс? — «Из камина вываливается фермер Джайлс, покрытый сажей», — объявил Спрэгг и добавил, бросив на актеров последний отчаянный взгляд. — Это очень смешно, как раз под занавес. — Ответа не было, и, глубоко вздохнув, он продолжал: — «Миссис Тули. Ну и ну, это же бедный фермер Джайлс! Фермер Джайлс. Да, и, как видите, весь почернел, понаслушавшись баек мистера Тули. Оглушительно чихает: все становятся в позы. Немая сцена. Занавес. Конец фарса „Байки мистера Тули“». Спрэгг отбросил рукопись, поднял бровь и попытался сделать вид, будто он находится за тысячу миль от угрюмой труппы, сидевшей перед ним. — Мне очень понравилось, мистер Спрэгг, — воскликнула Дженни. Но услышал ее один Чиверел. — Благодарю вас, мистер Спрэгг, — мрачно сказал Ладлоу. — Это очень забавно. Несчастный автор убито взглянул на него. — Мистер Ладлоу, — безнадежно, со слезами в голосе начал он, — не знаю, может быть, я плохо читал, но клянусь честью, мой фарс имел большой успех и в Йорке, и в Норвиче, где публике не так легко угодить. Понятно, его надо видеть. — Да, — сказал Сэм Мун печально, — там есть хорошие комические сцены… особенно у фермера Джайлса… — Но, черт возьми, вы даже не улыбнулись — ни один из вас… — Ой, какой стыд! — воскликнула Дженни. — Бедняжка! Позволили ему прочесть все это, и никто, кроме меня, ни разу не засмеялся. И теперь Чиверел начал задумываться, не к нему ли она обращается. Несомненно, он один слышал ее и знал, что она тут. — Скажите ему, мистер Ладлоу, — произнесла миссис Ладлоу печальным тоном. — Что «скажите»? — вскричал Спрэгг, все еще рассерженный. Мистер Ладлоу был мрачен, и голос его звучал торжественно: — Я должен признаться вам кое в чем, мистер Спрэгг. Недели две назад я пригласил вас прочесть нам свою новую пьесу, вы помните. Я позабыл отменить ваш приезд, а когда вы прибыли, у меня не хватило духу сказать… — Что сказать? Вы же не закрываетесь? Мистер Ладлоу даже испугался: — Нет, нет, что вы, друг мой! — Мы были закрыты вчера, мистер Спрэгг, — сказала миссис Ладлоу своим густым контральто, — потому что мы все присутствовали на похоронах нашей молодой героини, которой мы все восхищались и нежно любили, — нашей бедной милой Дженни Вильерс… Спрэгг обескураженно и в то же время укоризненно воскликнул: — О, в самом деле? Право, мэм… — И сейчас мы в первый раз собрались после того, как простились с нею навсегда… — Нет, нет, дорогая, — сказала Дженни настойчиво, — ничего подобного. — Мы переживаем это, мистер Спрэгг, — всхлипнула миссис Ладлоу, — мы так глубоко переживаем это… — И молодые актрисы тоже всхлипнули, а мужчины громко засопели и принялись мрачно рассматривать свою обувь. — Да нет же, — сказала Дженни, — это ровно ничего не значит. Ну, пожалуйста! Вся эта сцена, люди, лица и голоса теперь начали быстро таять и уже напоминали старый и совсем стершийся фильм, который прокручивали слишком часто. — Вы должны были предупредить меня, знаете ли, — сказал Спрэгг. — Не очень-то это честно, ей-богу! — Я знаю, что должны были, — отвечала готовая расплакаться миссис Ладлоу. — Но мы надеялись, что вы поможете нам забыть. — Да тут нечего забывать! — закричала Дженни. — Это бесполезно, Дженни, — неожиданно для себя сказал ей Чиверел. — Теперь ты призрак даже для призраков. Она посмотрела на него и ответила: — Нет, я не призрак. Действительно, лицо ее по-прежнему оставалось ясным и светлым, а прочие превратились в скопление шепчущих и бормочущих теней в наплывавшем сумраке. Говорила маленькая актриса Сара: — Мы не можем ее забыть… Говорил старый Джон Стоукс: — Должно быть, пройдет немало времени… Говорил шут Сэм Мун: — Прямо сердце разрывается… Дженни запротестовала: — Нет, Сэм, Джон, Сара, все. То, что случилось со мной, не так уж важно. Ничто не потеряно. И важно только одно — чтобы пламя оставалось чистым. — Лучшие из них — только тени, — пробормотал Чиверел. — Они уходят! — горестно воскликнула Дженни. — Опять они уходят. И в самом деле, актеры были теперь всего лишь сгустками мрака, вокруг которых слышалось тихое бормотание. Он стоял совсем близко от нее, хотя и не помнил, чтобы вставал со своего кресла. Он смотрел поверх бормочущего сумрака в ее лицо, на которое не падал свет из комнаты и которое он все же по-прежнему видел ясно, как прозрачную маску на светлом фоне. Может быть, теперь оно и походило больше на маску, чем на живое лицо. Однако голос ее был, как прежде, взволнованным, теплым и мелодичным — то был женский голос, а не фальшивое гулкое эхо его собственных мыслей. |