Книга Мамины субботы, страница 26 – Хаим Граде

Мы идем по темным заснеженным переулкам, и мама все время вздыхает. Чердачная квартирка Велвла все ближе, мама вздыхает все громче и говорит мне:

— И в кого ты только превратился? Ты же когда-то изучал Тору. Где твоя Тора и где твоя честность? Если ты не хочешь ехать в Россию, ты, наверное, знаешь, что ехать туда не стоит. Так почему ты не скажешь об этом Лееле и ее мужу?

— Не мучай меня! — кричу я. — Мало того, что, по твоим словам, я в долгу перед Бейлкой, теперь я еще и семье Велвла должен. Я не хочу ехать в Россию, потому что чувствую, что мне этого делать не следует. Я там не бывал, а все рассказывают, как там хорошо. Так что же я скажу дочери Велвла? Ее муж Пейсахка — рабочий, и он верит в СССР, как ты в Мессию. Если бы он вдруг разочаровался в своей вере, это было бы настоящее несчастье. Здесь им негде жить и нечем зарабатывать на хлеб. Они поженились, чтобы уехать. Так что не сболтни им лишнего, а то наделаешь бед.

— Боже меня упаси! — закрывает мама рот ладонью. — Просто мне совсем не улыбается навлечь на себя зависть Велвла: ты ведь остаешься со мной, а его единственная дочь уезжает.

У Велвла мы застаем сборы. Бейлка дружелюбно улыбается моей маме и взволнованно принимается укладывать свои вещи в ранец. Она уж слишком занята и постоянно ищет что-то вокруг себя, словно потеряла какое-то сокровище. Пейсахка наворачивает на ноги портянки и натягивает поверх них пару новых высоких сапог, свой жениховский подарок. На кровати лежат расстеленное пальто на вате и меховая шапка-ушанка. Худенькую Лееле не узнать. Она надела на себя полдюжины нижних юбок и раздулась, как беременная. Она едва переставляет ноги в больших валенках с блестящими черными калошами. Ее отец достал платки своей покойной жены Рохи и хочет, чтобы дочь завернулась в них во все.

— Ты едешь в русскую Сибирь, — говорит он ей и бегает по слабо освещенной чердачной комнатке так, как будто под ним, этажом ниже, пожар. Он останавливается рядом с моей мамой и кричит, словно заглушая шум насосов, качающих воду для тушения огня:

— Ну так что? Значит, отошли из дома единственную дочь, а сам оставайся на старости лет один, потому что здесь дочь с мужем умрут от голода. А там? Мальчишки говорят, что там рай, — и это все, что я знаю. Ох, выходит, что лучше бы он сгорел, этот мир!

Мама хочет что-то сказать, она откашливается, словно набираясь мужества, но ничего не говорит. Она стоит в углу пришибленная, будто виноватая, а Велвл кричит еще громче:

— Ой, я завидую реб Борехлу! Если бы я умер лет десять назад, сегодня мне было бы хорошо. Мой горб уже сгнил бы, а душа очистилась. Реб Борехл уже свое отмучился. И счастья у него было море. Он умер до Блюмеле, а мне пришлось провожать мою Роху на кладбище; теперь вот я провожаю свою дочь в рай.

Лееле начинает плакать, мама вытирает ей глаза, а Бейлка еще глубже засовывает голову в свой ранец. Но Пейсахка в галифе и новых высоких сапогах чувствует себя настоящим сильным мужчиной. Он строго говорит Лееле:

— Не плачь. Услышат.

Лееле замолкает. Польская дефензива знает, что поток людей, которые направляются в Россию, идет через Вильну, поэтому шпики подстерегают беглецов на всех дорогах. Надо быть осторожным, так как у стен есть уши. Пейсахка начинает тихо увещевать свою жену и ее отца. Мама хлопает меня по рукаву:

— Подойди к Бейлке.

Я иду к Бейлке и чувствую, что мои губы становятся сухими. Мне жаль, что она уезжает.

— Бейлка, — бормочу я, — если ты не едешь в Россию, ты ведь можешь остаться здесь. Я помогу тебе найти другую квартиру, и тебе не надо будет жить на чердаке у Велвла.

— Нет, — печально улыбается она, — лучше я вернусь в Глубокое. Ты меня не любишь. Как раз перед нашим знакомством ты ушел из ешивы, и я, наверное, была первой девушкой, которую ты встретил. Но ты с каждым днем меняешься. Я понимаю: ты интеллигент, а я простая девушка, портниха.

Бейлка замечает, что к нам в уголок направляется мама. Она тут же делает веселое лицо и придает живости голосу, чтобы подбодрить мою маму, которая выглядит очень подавленной.

— В Глубоком куда ни глянь — поля, леса и реки. Дело к лету, а все, что я вижу здесь в окно, — облезлые желтые стены, чердаки и черные трубы; ни солнца, ни неба, вот я и хочу уехать домой. Моя мама соскучилась по мне, и я тоже соскучилась по ней и моим младшим сестренкам.

— Бейлка, — говорит мама, — я принесла тебе подарок, скатерть. Ты расстелешь ее на столе, когда тебе поможет Всевышний. Не отказывай мне, прошу тебя. Доставь мне такое удовольствие. Я дарю тебе ее от всего сердца, так, как если бы ты была невестой моего сына. Не думай, Бейлка, что этим я хочу искупить свои прегрешения. Бог свидетель, я ни во что не вмешивалась. Я люблю тебя, как родную дочь, и дай мне Бог такую невестку. Но, наверное, этому не суждено быть. Передавай всем привет, и умоляю тебя Бога ради, попроси свою мать не проклинать меня и моего сына.

Бейлка держит сложенную скатерть, смотрит на меня, на мою маму, и ее улыбка гаснет в дрожащих уголках рта.

— А это, Бейлинька, — сует ей мама заготовленный кулек с фруктами, — тебе и Лееле в дорогу.

Не успевает Бейлка ответить, как все замолкают и испуганно застывают на своих местах. Велвл задирает голову, раскидывает руки и издает рыдающий вопль, словно читая в синагоге «Слихес» [73] в месяц элул [74] перед рассветом:

— Не покидай нас с приходом старости! Когда исчерпаются силы наши, не оставляй нас! Ой, Владыка мира, не оставляй меня на старости лет, когда у меня больше не будет сил обметывать дырочки для пуговиц на крестьянской одежде. Ой, Владыка мира, мне же не верят, что я уже стар; думают, что я еще молод. Вредность нрава пожирает меня и не дает мне состариться. Эта вредность делает меня костлявым и тощим. Кто сжалится над вредным евреем? Не покидай нас с приходом старости!..

— Тесть, услышат, — трясется Пейсахка.

— Папа, я не еду, — начинает всхлипывать Лееле.

— Действительно, зачем тебе ехать? — Велвл растерянно усаживается на скамью. — Вот Веля, тоже беднячка, а своего единственного сына не отпускает. Отложите поездку хотя бы на неделю.

Обычно тихого Пейсахку теперь не узнать. Он, верно, дошел до ручки, если так нагло разговаривает с Велвлом:

— Тесть, вы ведете себя как женщина. Что значит отложить? Вложенные средства пропадут, и проводники больше не возьмут нас ни за какие деньги. Кроме того, скоро граница закроется. Советский Союз больше не хочет впускать людей. Проходят последние партии.

— Езжайте, езжайте! — подпрыгивает Велвл. — На что вы там будете жить? Сию же минуту перестань плакать! — кричит он Лееле.