Книга Дальше самых далеких звезд, страница 76 – Михаил Ахманов

– Вырастить второго Калеба? Второго Вастара?

– Лицо и тело будут такими же, но человек – другим, со своим разумом и своей историей жизни. Не Охотник Калеб, а пастух или рыбак, не вождь Вастар, а торговец или горшечник. Словно наши братья и сестры от того же отца и той же матери.

Говорящий с предками запрокинул голову и задумчиво уставился в потолок. Потом сказал:

– Несколько братьев и сестер из одной крохотной частицы… Нам бы это пригодилось! За Порой Заката следует новый расцвет, но вначале людей мало, так мало, что они не заселят и двадцатой части гнезда. А чем больше людей, тем легче им жить… Да, в вашем небесном мире хорошо придумали! – Вастар с одобрением кивнул, затем покосился на сваленные в углу дары, и его лицо помрачнело. – Но я хочу говорить о другом, Калеб из великой пустоты. Ваш посланец, который принес все это и назвался братом Хакко… не знаю, чей он брат, но точно не твой и не твоей женщины… Это шатшар в обличье человека!

– Ну, пасть у него не такая огромная, и когтей тоже нет, – заметил Калеб. – Хотя, если вдуматься…

– От него исходит злая сила, – произнес Вастар. Внезапно он закрыл лицо ладонями, и голос его изменился, стал мощным и гулким, словно удары набата. – Зло! Оно необходимо, ибо, не ведая зла, мы не знали бы добра. Злые деяния, добрые деяния… Но разница меж ними лишь в том, к чему мы стремимся! Человек убивает человека… иногда это зло, иногда – дело милосердия… Гордыня – зло, если гордец унижает низших, но разве храбрость – не дитя гордости?.. Зло – не дать вина и пищи бедняку, но есть недуги, которые лечат голодом. Все имеет меру и предел, Калеб, сын Рагнара!

– Хочешь сказать, что предел превзойден?

Вастар опустил руки. Его лицо было мрачным.

– Да. Этот человек… Не стоило ему появляться в Парао. Ни в Парао, ни в другом гнезде. Зачем он здесь?

– Я не могу тебе ответить. – Калеб пожал плечами. – В нашем мире тоже есть вожди, и это их решение.

Старец пристально глядел на него.

– Я чувствую, твои слова правдивы… Скажи, другие люди с неба – те двое, которых я не видел, – они такие же, как этот Хакко?

– Нет. В них больше любопытства, чем зла. Они хотят знать все обо всем и еще немного.

– Странные люди, такие же странные, как девушка, пришедшая с тобой. Знать все обо всем… Не думаю, что это возможно, – с хмурым видом сказал вождь. – Но странные – не значит злые. Я верю тебе, Калеб, сын Рагнара. – Он поднялся, шагнул к сваленным в углу дарам и подбросил вверх широкую чашу из золотистого пластика. Тонко запел гравидвижок, чаша повисла в воздухе, потом начала медленно двигаться вниз. Не спуская с нее взгляда, Вастар произнес: – Хакко видели в Парао, видели не раз… Он любит женщин?

– Это вряд ли. – Калеб покачал головой. – Брат Хакко никого не любит.

– Тогда зачем ему женщины? Что он с ними делает?

Эксперименты сьона Аригато не были тайной для Калеба. Иногда он наблюдал, как священник взбирается по лестнице с тысячей ступеней вместе с женщинами и ведет их на второй этаж в лабораторный зал. По словам Десмонда, их подвергали обследованию – не унизительному и совершенно безболезненному. Так ли было на самом деле, Калеб не знал, и потому решил промолчать.

Вождь словно не заметил этого. Не исключалось, что женщины интересовали его не больше, чем бесполого монаха, или в преддверии гибельных дней их судьба Вастара не тревожила. Когда на пороге смерть, не плачут об ушибленном пальце.

«Великие Галактики! Скоро они умрут! – вдруг подумал Калеб. – Все умрут! Зарайя, дочь Дерама, и ее отец Дерам, красавица Ситра, служанка Фейла, Лабат, ведущий в битву воинов, юный Тоут, рыбак Вархаб, меченосец Марким, Вастар, говорящий с предками, и тысячи, миллионы других мужчин и женщин в городах, разбросанных по всей планете…» Эта мысль наполнила Охотника тоской и пронзающей сердце печалью. Кажется, Вастар ощутил его боль – глаза провидца сделались огромными, будто темные омуты, затем он вытянул руку, стиснул плечо Калеба и прошептал:

– Не забыл слова предков?

– Не забыл. Храни, что имеешь.

– Храни принадлежащее тебе, гость с неба, а мы сохраним свое. Не нужно о нас печалиться. Когда мы умрем, солнечный свет не померкнет, и его увидят пришедшие за нами.

– Кто они? И где? – спросил Калеб, но Вастар не ответил.

Вдали послышался шелест одежд, потом Охотник услышал звук торопливых шагов и голос Дайаны. Он встал и поднес раскрытую ладонь к губам.

– Буду есть с твоей руки, вождь, пока в этом мире сияют солнце и звезды.

– Звезды, – задумчиво произнес Вастар, – звезды… Вспоминай меня, Калеб, сын Рагнара, когда будешь плыть в звездных небесах. Вспоминай Лабата и его воинов, вспоминай мужчин и женщин нашего гнезда, ибо здесь памяти о нас не останется. Все, что видел и слышал, ты заберешь с собой в великую пустоту.

* * *

Тень обелиска в центре площади протянулась на восток, к горам. Они медленно шли к авиетке. Солнце палило, его лучи отражались от стен Дома Памяти, от каменной мостовой, и воздух над площадью был жарким и душным. На висках Дайаны выступил пот. Она шагала молча и походила сейчас на сомнамбулу, не досмотревшую какой-то страшный сон. Калебу было больно видеть ее милое лицо, застывшее маской греческой трагедии.

Он коснулся запястья девушки.

– Твой прибор, этот лазерный пробник… Удалось что-то выяснить?

– Да. – Ее голос, обычно звонкий, сейчас шелестел словно сухие осенние листья. – Некоторым артефактам более двенадцати тысячелетий… почти тринадцать… – Дайана окинула быстрым взглядом окружающее площадь здание. – Тогда был построен Дом Памяти и, очевидно, весь этот город… Новые фрески и статуи появлялись с периодичностью в две с половиной тысячи лет. Это означает…

Она замолчала.

– Пять катастроф, – сказал Калеб. – Пять катастроф, и эта – шестая. А до того, как появились города, их было столько, что не пересчитать. Население планеты вымирает, потом снова возрождается.

– За счет чего? Где этот источник?

Калеб остановился и посмотрел на тень обелиска. Она пролегла к улицам, уходившим на восток, туда, где за железными решетками зияли тоннели Пещер. «Самое святое место этого мира…» – подумал он, а вслух произнес:

– В городе нет детей, и нет их изображений на этих жутких картинах в Доме Памяти. Гибнут взрослые, но дети остаются. Где они? Сьон Аригато требует, чтобы я проник в Пещеры… Пожалуй, стоит это сделать, но я уже знаю, что найду там. – Калеб повернулся к вратам, что вели на восток, и добавил: – Так, наверное, и с леммингами… жизнь взрослых особей подходит к концу, но детеныши не погибают.

– С леммингами? – Дайана вдруг оживилась. – Кто говорил тебе о леммингах?

– Десмонд, наша ходячая энциклопедия. Временами огромные стаи этих грызунов шли к воде, чтобы утопиться всей компанией… Как считаешь, похоже на боргов и местную фауну? На шатшаров, на птичек кинха, на тех, что лезут под меч или мой излучатель? Десмонд сказал, что животные, как и люди, подвержены безумию. Я не очень в это верю. Прежде безумные твари мне не попадались, а я ведь Охотник.