Книга Мартин Заландер, страница 14 – Готфрид Келлер

Тот стоял в ручье, словно окаменев. В лице и голосе женщины, несмотря на ужасную недвижность, сквозила такая пронизанная презрением суровость, что его едва не захлестнул страх, уж не существуют ли помимо конкурсных судей и собраний кредиторов и силы куда более высокие. В воде ему сделалось неуютно, он выбрался на берег и поспешно обулся, чтобы, по крайней мере, тверже стоять на ногах. Потом подобрал трех-четырех пойманных раков, которые успели сбежать из ведерка и устремились к воде. А в конце концов, дабы оправиться от смехотворного бабьего выпада, вытащил из воды бутылку и с нею и ботанизиркою устроился на плоском камне.

Однако он снова прервал свой полдник. Как эта женщина посмела назвать его не господином Вольвендом, а просто Вольвендом, будто он слуга или тряпичник какой! Более же всего его занимало упоминание о детях. Разве он сказал что-нибудь непристойное, чего им слышать нельзя? Вовсе нет! Он произнес скорее прекрасные, возвышенные слова, хоть и не вполне искренние. Лучше бы Заландер бранился, тогда бы он разъяснил ему правовой параграф, так нет же, Заландер благоразумно молчал.

Эта женщина решительно разрушила Вольвендову идиллию, и он собрался уходить, но выбрал другую дорогу, не ту, по какой ушли Заландеры.

Семейство между тем снова поднималось вверх по склону и несколько минут не говорило ни слова, пока Мартин не рассмеялся, вспомнив короткую речь жены.

— Круто ты с ним обошлась! — воскликнул он. — Как, черт возьми, тебе пришло на ум назвать его просто Вольвендом?

— По-моему, так в тюрьмах говорят с арестантами, а он, на мой взгляд, ничуть не лучше!

Ее сей инцидент словно бы тоже слегка развеселил, а Мартин снова посмеялся, подумав о том, с какою хитростью банкрот избегал кофеен, чтобы глубоко в лесу на него нашлась управа. После некоторого молчания, когда жена наконец могла идти с ним рядом, он заговорил снова:

— Не знаю, я все же иной раз испытываю сомнения: может, он скорее глупец, нежели дурной человек, хотя глупец опасный!

Г-жа Мария в ответ лишь тихонько вздохнула и тем самым пресекла дальнейшие рассуждения. Дети сновали в зарослях то справа, то слева от тропинки, но супруги уже довольно долго шли рядом молча. Мартин наконец углядел дорогу, ведущую прямо к вершине.

— Вот здесь, если не ошибаюсь, мы выйдем на отличную смотровую площадку. Коли ты не против пройти еще немного, то можно отдохнуть там, наверху, под открытым небом, а не в той низине, где нам помешало это чудовище, и я, пользуясь случаем, полюбуюсь родными краями.

— Конечно, я не против, ведь уже недалеко осталось, мы раньше бывали там раз-другой.

Они поднялись на вершину, откуда действительно открывался на восток и на север земной простор, теряющийся в мареве дивных синих далей. Супруги сели на скамью под высокими елями и глазами тотчас принялись искать средь верениц отлогих возвышенностей и тулящихся меж ними полей родные места, словно бы различая на солнечном склоне то белую церковь, то школьное здание. Заландер подозвал детей, показал им панораму.

— Я читал, что в последние годы в школах ввели что-то вроде краеведения, и как у вас с этим обстоит? Что там за края?

Дети знать не знали, только старшая девочка назвала место их проживания, округ Мюнстербург, и знала, что всего таких округов двенадцать.

— Отлично! Раньше их называли волостями, до того — фогтствами, а еще раньше — барониями и графствами. — Одно такое он обрисовал, проведя указательным пальцем вдоль значительной части горизонта. Проснувшиеся исторические воспоминания начали цепляться одно за другое, пока из них не возникло настоящее, и все это словно бы еще больше преображало в его глазах зримые окрестности.

— Новый Свет по ту сторону океана, — сказал он жене, когда дети снова убежали в лес, — конечно, красив и занятен для пришельцев из стран, которые отжили свое и утратили надежду. Все опять начинается сначала, эти люди равнодушны, лишь авантюра становления держит их вместе; ведь у них нет ни общего прошлого, ни могил предков. Но пока я могу в целостности видеть развитие нашего народа на давней почве, где вот уж полторы тысячи лет звучит наша речь, я хочу быть здесь, коль скоро это возможно! Уезжать мне вовсе не хочется!

— Боже милостивый, что ты говоришь? — испуганно воскликнула Мария Заландер.

— Я так думаю, вот и всё! — отозвался он как можно спокойнее, желая утаить, что рискнул намекнуть на решение, которое зародилось у него уже сейчас, на второй день по возвращении домой.

Шли недели, а процесс Вольвенда с места не двигался; он сумел так заговорить и запутать крупных и мелких кредиторов, что те никак не могли прийти к однозначным выводам, и, судя по всему, в этом году решения не предвидится. От всего этого Заландер со своим чеком был отстранен, ибо Вольвенд упорно сей чек не акцептовал. Впрочем, из его книг следовало, что он поддерживал контакт с Банком атлантического побережья и время от времени получал оттуда ценные отправления в векселях, которые якобы всегда индоссировал. При теперешнем положении вещей в Рио-де-Жанейро невозможно было получить оттуда разъяснения, и в Мюнстербурге не только Вольвенд, но и конкурсное управление отказывались признавать претензии Заландера.

Его поверенный полагал, что наилучший для него выход — еще раз срочно отправиться в Бразилию и на месте лично предпринять все возможное, ведь расходы на поездку несравнимы с огромным убытком и при случае могут быть возмещены какою-нибудь удачной сделкой.

Этих соображений было достаточно, чтобы укрепить уже зародившуюся мысль снова попытать счастья. Если выделить капитал жены из сохраненного остатка состояния и надежно его обеспечить, то с остальными деньгами и при нынешнем уровне торгового оборота, пожалуй, можно рискнуть на возобновление недавно прерванных связей. Он рассчитывал возместить ущерб в намного более короткий срок, а к тому же высылать семье регулярное содержание.

Словом, Мартин исподволь готовился к отъезду, заодно сразу же получил от различных компаний выгодные предложения, нанял для жены и детей, а в общем-то и для себя скромную, но приличную квартиру и, наконец, решил посвятить добрую Марию в свои планы.

Хотя на сей раз все обстояло гораздо лучше, чем при первой разлуке, она все же глубоко опечалилась. Они сидели друг против друга у окна спальни, из которого тем утром Мария в растерянности своей обратилась к прекрасному дню.

— Когда я, — вполголоса сказала она немного погодя, — сидела на полу вон там, в углу, ты спросил меня, неужели деньги суть единственное и высочайшее, к чему стремится человек. Ты был настолько прав, Мартин, что теперь мне хочется повторить тебе те же слова!

— Но ведь случай-то совсем другой! — возразил муж. — Отчаиваться из-за потерянного достояния и отказываться с новыми силами восстановить утраченное — вещи разные! Дорогу я знаю, так что же, умышленно ее избегать? Подумай о наших детях, Мария!

— Как раз о детях я и думаю! Разве им непременно надобно разбогатеть, чтобы жить?

— Мария! Ты же узнала, каково бывает, когда не имеешь ничего!