Книга Без дна, страница 79 – Жорис-Карл Гюисманс

— То же самое со звонарями, — хмуро заметил Каре.

— Нет, что ни говорите, — подытожил Жевинже, — но в тот день, когда великие средневековые науки столкнулись с тупым враждебным равнодушием атеистов, душа Франции умерла! Нам остается лишь умыть руки и внимать пошлым речам современного общества, которое умеет лишь веселиться да ворчать.

— Не надо так отчаиваться, глядишь, все образуется, — примирительно сказала госпожа Каре и, прежде чем отправиться восвояси, пожала каждому из гостей руку.

— Народ с веками не становится лучше, — заметил Дез Эрми, наливая воду в кофейник, — только портится, истощается, глупеет! Вспомните осаду, Коммуну, безрассудные пристрастия, бурные проявления беспричинной ненависти, всю безмозглость голодной черни, дорвавшейся до свободы и вдобавок получившей оружие. Разве она сравнится с простодушным, милосердным народом времен Средневековья? Расскажи-ка, Дюрталь, что делал простой люд, когда Жиля де Рэ вели на костер.

— Да, расскажите, — поддержал Каре, окутанный клубами табачного дыма.

— Вы знаете, что за неслыханные злодеяния маршала де Рэ приговорили к повешению и сожжению заживо. После суда его привели обратно в камеру, и уже там он написал последнее прошение к епископу Жану де Малеструа. Жиль хотел, чтобы отцы и матери так жестоко оскверненных и загубленных им детей присутствовали на его казни. И эти люди, чьи сердца он искромсал и растоптал, рыдали от жалости. Они видели в этом предавшемся Сатане бароне лишь несчастного человека, который оплакивал свои грехи и готовился испытать на себе страшный гнев Господень. В день казни с девяти утра по городу прошла длинная процессия. Народ распевал на улицах псалмы, шел в церкви и давал обет три дня поститься, лишь бы как-то облегчить посмертную участь маршала.

— Да, это вам не американский суд Линча, — подхватил Дез Эрми.

— Потом, — продолжал Дюрталь, — к одиннадцати все явились к тюрьме, в которую был заключен Жиль де Рэ. Народ сопровождал его до Бьесского луга, где черной тенью уже вздымался сложенный из огромных бревен костер, увенчанный виселицей.

Маршал подбадривал и обнимал своих сообщников, заклинал их «возненавидеть свои преступления и раскаяться в них», бил себя в грудь и умолял Деву Марию сжалиться над ними. Меж тем и духовенство, и крестьяне всем миром распевали страшные молитвенные строфы отходной:

Nos timemus diem judicii

Quia mali et nobus conscii

Sed tu, Mater summi conscii

Para nobis locum refugii

O Maria!

Tunc iratus judex… [20]

— Да здравствует Буланже! — Казалось, это был рокот волн, который, поднимаясь с площади Сен-Сюльпис, достигал башен. — Буланже! Ланж!

Потом все другие крики, все «ура» и истошные вопли заглушил чей-то зычный хриплый голос, голос торговки устрицами или вокзального носильщика:

— Да здравствует Буланже!

— Это толпа, собравшаяся перед мэрией, радуется результатам выборов, — презрительно процедил Каре.

Все переглянулись.

— Вот он, теперешний народ, полюбуйтесь! — угрюмо бросил Дез Эрми.

— Они бы не приветствовали так ни ученого, ни артиста, ни святого, — проворчал Жевинже.

— В Средние века было по-другому!

— Тогда народ был простодушнее и не так туп, — согласился Дез Эрми. — Да и откуда взяться сегодня святым, которые могли бы наставить этих людей на путь истинный? Сколько раз уже приходилось говорить, что у нынешних священников пустые сердца, души с червоточиной, а в головах один лишь блуд. Впрочем, бывает и того хуже: иные из них светятся, как гнилушки, и совращают паству. Это каноники Докры, приспешники Сатаны.

— Подумать только, позитивисты и атеисты все сокрушили на своем пути, кроме сатанизма, он-то им оказался не по зубам.

— Ну это понятно, — воскликнул Каре. — Сатанизм либо игнорируют, либо просто не замечают. Кажется, еще отец Равиньяк отмечал, что самая действенная уловка дьявола — убедить людей в том, что он не существует.

— О боже, какая грязь застит будущее! — печально пробормотал Дюрталь.

— Нет, — вскричал Каре, — не говорите так! Это здесь, внизу, все разлагается, все мертво, но там, на небесах… Пусть излияние Святого Духа, приход Божественного Параклета заставляет себя ждать, но книги, которые Его предсказывают, богодухновенны. В будущее нужно верить, заря рассеет тьму!

Звонарь потупил глаза, сложил руки, и с его губ сорвались слова истовой молитвы.

Дез Эрми прошелся по комнате.

— Все это замечательно, — проворчал он, — только нашему времени совершенно наплевать на Христа во славе. Наш век умудрился измарать грязью даже потусторонний мир. Как же тогда надеяться на будущее? Или вы думаете, что случится чудо и потомки нынешних гнусных обывателей предстанут вдруг чистыми и непорочными, «аки агнцы Божии»? И что они станут, по-вашему, делать, если воспитаны в пошлом и бездуховном современном мире лавочников?

— То же, что их отцы и матери, — безнадежно махнул рукой Дюрталь. — Ублажать утробу свою ненасытную, а душу, чтобы не мешала священному процессу пищеварения, топить в нечистотах!

I