Книга Дочь полковника, страница 18 – Ричард Олдингтон

— Как ты можешь задавать такие глупые вопросы, Фред? Во-первых, это скандал на весь приход, и оставить ее — значит одобрять и прикрывать безнравственность. И подумай о Джорджи. Разумеется, она ничего про это не знает, но если Лиззи останется, скрыть подобного не удастся. И я не потерплю, чтобы моя дочь спала под одной крышей с проституткой!

— Ну, ну, это, пожалуй, уж слишком! — возразил полковник, по-отечески привязавшийся к Лиззи. — Не спорю, вела она себя плохо, скинула узду и все такое прочее, но все-таки опозорить ее перед всем приходом за первый проступок — это слишком жестоко. И жестоко по отношению к Джадду и его жене: люди они честные, приличные и знают свое место.

— Меня это не касается. Ей следовало раньше о них подумать. Я рассчитаю ее немедленно!

Не слушая робких возражений полковника, Алвина направилась на кухню. Лиззи чистила картошку к обеду. Лицо у нее было бледным, опухшим, испуганным. Она настолько погрузилась в тягостные размышления, что забыла встать при появлении Алвины. Добродетельный василиск устремил на грешницу леденящий взгляд.

— Ну?

Лиззи растерянно вскочила, расплескав воду из тазика, но этого Алвина словно не заметила.

— Прошу прощения, сударыня. Я не видела, как вы вошли.

— Я пришла сказать, что с этой минуты вы уволены, — сказала Алвина, в каждом дюйме Смизерс. — Вот ваше недельное жалованье. Приготовите и подадите обед, вымоете посуду и немедленно уйдете. Причину мне вам объяснять незачем. Вы опозорили себя и своих родителей, и ни в одном приличном доме вас держать не станут.

Лиззи испустила жалобный вопль, залилась слезами и горестно уронила голову в картофельные очистки на столе. Алвина торопливо ретировалась, но с прощальным залпом:

— Вы поняли? Ни одной ночи здесь вы больше спать не будете!

Еще один жалобный вопль подтвердил, что Лиззи поняла.

— Я очень хотел бы как-то утешить вас в этом незаслуженном горе, мистер Джадд, — сказал священник.

Миссис Джадд всхлипнула в кончик носового платка.

— Вы, сэр, очень добры, — внушительно ответил мистер Джадд, — да только что уж тут сделаешь-то. Сама себе постель постлала, извиняюсь, конечно, что при вас такое слово сказал, самой на ней и лежать.

В третий раз за десять минут этого тягостного визита милосердия мистер Джадд вытащил из кармана трубку и тоскливо на нее поглядел. Затем, в убеждении, что смолить табаком в присутствии духовных лиц не положено, он неохотно вернул ее в карман. Священник заметил его маневры.

— Пожалуйста, курите, мистер Джадд. Я ничего против не имею.

— Раз так, сэр… Спасибо, сэр… Так я побалуюсь табачком.

И он принялся набивать трубку с почти непристойной торопливостью.

Священник продолжал:

— Я сожалею, что вынужден коснуться случившегося, мистер Джадд. Я понимаю, как вам должно быть тяжело, и искренне вам сочувствую.

Трубка раскурилась, и мистер Джадд удовлетворенно крякнул. Несколько смущенный таким gaffe [7] , он попытался замаскировать его назидательной фразой, смысла которой священник не сумел постичь.

— Одно меня бередит, сэр, что она себя такой дурой показала.

— Я говорил с сэром Хоресом, Джадд, и он охотно… э… окажет воспомоществование и… э… устроит ее в больницу при работном доме, когда подойдет время.

Мистер Джадд внимательно его выслушал, словно взвешивая каждое слово.

— Я весьма обязан сэру Хоресу и вам, сэр, за ваше беспокойство, но девушка — пусть она и дура — имеет право у себя дома опоры искать. Я сам могу о ней позаботиться, и мне ничего не надо ни от сэра Хореса, ни от кого там еще. Конечно, лучше бы по-другому было, но раз моей дочери рожать ребенка, так пусть рожает в моем доме, а не в работном. Я ни в один работный дом не заглядывал, и мои дети обойдутся.

Мистер Джадд говорил с непривычным жаром, и священник, видимо, смутился. Он начал путаное объяснение с извинениями, но мистер Джадд только пыхнул трубкой.

— Да ничего, сэр. Вы же помочь хотели. Мы, конечно, в господа не лезем, как некоторые, но гордость и у нас имеется.

Мистер Джадд быстро докурился до благодушия — достоинства он ни на йоту не утратил. Священник зашел с другой стороны:

— Я беседовал с… с другой виновной стороной. Он искренне раскаивается и поручил мне сообщить об этом вам и сказать, что он готов на любое возмещение.

— Низкий он человек… — начала было миссис Джадд, но супруг тотчас ее перебил:

— Предоставь уж это мне, мать. Хватит тут баб и без тебя.

Миссис Джадд покорно всхлипнула и с сожалением закупорила фонтан своего красноречия и гнева.

— Опять-таки спасибо вам, сэр, — объявил мистер Джадд, — только я не вижу, какие тут могут быть возмещения. Это же не война и не военные долги.

— Я подразумевал не деньги, — поспешно сказал священник, — но искреннее желание исправить причиненное зло.

— Исправить? — переспросил мистер Джадд, несколько сбитый с толку. — И чего же он думает исправлять?

— Но если вы и она дадите согласие, он на ней женится.

— Женится на ней! — повторил мистер Джадд, окончательно запутавшись. — И как это он думает жениться?

— Да, я знаю, он зарабатывает только тридцать шиллингов в неделю, но он готов немедленно сочетаться с ней браком, подзаработать и зажить своим домом, когда родится ребенок.

— Да как же… — вскричала было миссис Джадд.

— Тише! — судейским тоном произнес мистер Джадд. — И кто же это хочет с ней сочетаться?

— Как кто! — в свою очередь изумился священник. — Да разве вы не знаете? Отец ребенка, Том Стратт.

Мистер Джадд откинулся на спинку кресла и вновь заставил умолкнуть свою не столь осмотрительную супругу.

— Том Стратт, э? Ну, что до меня, пусть женится, а она совсем уж идиотка будет, коли упустит такой случай вернуть себе доброе имя. Скажите ему, чтоб пришел со мной поговорить, а сами так, может, сделаете в церкви объявление, сэр.

— Но прежде надо спросить Лиззи.

— Ну, она против не будет, сэр.

— Но вы ее спросите?

— Лучше скажите Тому Стратту, чтоб он ее спросил. Если она «нет» ответит, значит, я старый дурень.

Когда священник ушел, миссис Джадд наконец смогла разразиться потоком слов, то и дело повторяя «да кто б подумал» и «где ж это слыхано?» и «так, значит, она с двумя гуляла, срамница».

Мистер Джадд докурил трубку в полном безмолвии, не слушая голос, который, как он знал по долгому опыту, редко произносил что-нибудь, стоящее внимания. Наконец выбил пепел о каблук и ткнул мундштуком в сторону супруги, чтобы подчеркнуть весомый итог своих размышлений: