Онлайн книга «Давид Гольдер»
|
— Писать… Я хочу написать… «Он бредит», — подумала женщина и попробовала уложить больного, уговаривая его, как ребенка. — Нет-нет, только не в столь поздний час… Завтра, мсье Гольдер, вы напишете завтра… А сейчас нужно поспать… Гольдер выругался и повторил приказание, стараясь говорить спокойно и четко, как до болезни. В конце концов женщина сдалась, принесла ему ручку и бумагу, но он сумел написать всего несколько букв: рука болела и плохо его слушалась. Он застонал и попросил тихим голосом: — Пишите… вы… — Кому? — Профессору Веберу. Адрес найдете в Парижском ежегоднике, он внизу. Текст такой: Просьба приехать немедленно. Срочно. Мой адрес. Мое имя. Вы все поняли? — Да, мсье Гольдер. Больной как будто успокоился, попросил воды и откинулся на подушки. — Откройте ставни, окно, я задыхаюсь… — велел он. — Хотите, чтобы я осталась с вами? — Нет. Не утруждайтесь. Я позову, если понадобитесь… Телеграмму… пошлите завтра, в семь утра, как только откроется почта. — Да, конечно. Не волнуйтесь. Спите спокойно. Гольдер с невероятным трудом повернулся на бок, дышал он глубоко и неровно, из груди рвались хрипы и свист. Старик лежал неподвижно, устремив печальный взгляд в окно. Ветер с моря надувал белые шторы, как паруса. Гольдер долго, сам того не замечая, вслушивался в шум волн… Одна, две, три… Глухой удар в скалу под маяком, затем легкий музыкальный плеск воды, утекающей между камней… Тишина… Дом казался пустым. В который уже раз он подумал: «Что это? Что со мной? Боже, да что со мной такое? Сердце? Неужели сердце? Они лгут. Я точно знаю. Нужно уметь смотреть правде в глаза…» Гольдер встряхнулся, нервно потер руки. Он дрожал. Ему недоставало мужества произнести — ни про себя, ни вслух — слово «смерть»… Он с ужасом вглядывался в заполнившее все окно непроницаемое небо. «Я не могу. Нет, нет, не сейчас… Я должен еще поработать… Я не могу. Адонай… — с отчаянием прошептал он забытое имя Бога. — Ты ведаешь, что я не могу… Но почему, почему они не говорят мне правды?..» Как странно. Во время болезни он верил каждому их слову… Этот Гедалия… И Глория… Но теперь ему лучше… Много лучше. Ему разрешают вставать и выходить… Но Гедалия не внушает ему доверия… Гольдер с трудом мог вспомнить его лицо… У него странное имя — как у шарлатана… Еще бы, ведь его нашла Глория. Почему она сама не додумалась вызвать из Парижа Вебера, лучшего врача Франции? Когда у нее случился приступ холецистита, она немедленно к нему обратилась. Естественно… А для него… Гольдера… любой сгодится, так, дорогая?.. Он вспомнил лицо Вебера, его проницательные усталые глаза, которыми он словно мог читать в душах. «Я скажу ему, — пробормотал он, — что должен знать, из-за работы… Он поймет». Впрочем… Зачем ему знать? Зачем знать заранее? Все произойдет мгновенно, как тот обморок в клубе… Только навсегда, Боже, навечно… «Нет, нет! Неизлечимых болезней не существует!.. Нужно успокоиться… Я как дурак все твержу и твержу „сердце“… Но даже если так… С должным уходом, соблюдая режим, что там еще советуют врачи?.. Может быть, удастся?.. Конечно… Но дела… Да, с делами главная беда… Хотя дела — это еще не вся жизнь… Сейчас на повестке дня Тейск… с Тейском нужно разобраться первым делом… Это займет полгода, год, — думал он с непробиваемым оптимизмом делового человека: — Да, не больше года. А потом все будет кончено… И я смогу жить спокойно и отдохну. Я стар… Так или иначе, однажды все равно придется остановиться… Не хочу работать до самой смерти… Хочу еще пожить… Брошу курить… и пить… не буду играть… Если это сердце, следует сохранять спокойствие, сильные эмоции вредны сердечникам… Вот только… — Он пожал плечами, хмыкнул себе под нос: — Дела… и никаких эмоций. Да я раз сто успею сдохнуть, прежде чем разрешится дело с Тейском». Гольдер снова повернулся и лег на спину, внезапно почувствовав себя чудовищно слабым и смертельно уставшим. На часах было около четырех. Он захотел пить и попытался дотянуться до приготовленного на ночь стакана лимонада, но рука плохо слушалась, и тяжелое дно стукнуло о столешницу. Сиделка проснулась и заглянула в приоткрытую дверь. — Вы поспали? — Да, — не задумываясь, ответил он. Гольдер с жадностью выпил все до капли, протянул ей стакан и внезапно замер, сделав ей знак не шуметь. — Вы слышали?.. В саду… Что это?.. Посмотрите… Сиделка высунулась в окно. — Кажется, возвращается мадемуазель Джойс. — Позовите ее. Сиделка вздохнула и вышла на галерею. Высокие каблучки Джойс цокали по плитам. Гольдер услышал, как она спрашивает: — Что случилось? Ему стало хуже? Она вбежала в комнату и первым делом включила свет. — Как ты можешь лежать тут впотьмах?.. — Где ты была? — тихо спросил Гольдер. — Я тебя два дня не видел… — О, даже не знаю… У меня были дела… — Откуда ты явилась? — Из Сан-Себастьяна. Мария-Пиа давала шикарный бал. Как тебе мое платье? Нравится? Она распахнула длинное манто и явила себя его взгляду: полуобнаженная, в розовом тюлевом платье с глубоким, доходящим почти до сосков декольте, ниткой жемчуга вокруг шеи, со встрепанными ветром золотистыми волосами. — Папа… Как странно ты смотришь… что с тобой? Почему ты молчишь? Ты злишься? — Она легко впрыгнула на кровать и примостилась на коленях у его ног. — Я что-то тебе расскажу, папочка… Сегодня вечером я танцевала с принцем Уэльским… Я слышала, как он сказал Марии-Пие: «It’s the loveliest girl I’ve ever seen…» [2] Он спросил у нее мое имя… Ты не рад? — Джойс весело рассмеялась, и на ее нарумяненных щеках образовались две прелестные ямочки. Она так низко склонилась к больному, что сиделка знаком попросила ее отодвинуться, дать ему больше воздуха… Но сам Гольдер, задыхавшийся даже под весом простыни, молча позволял дочери касаться своей груди лбом и обнаженными руками. — Ты доволен, мой старенький папочка, я в этом не сомневалась! — воскликнула Джойс. Уголки запекшихся губ разошлись в болезненной, больше похожей на гримасу, улыбке… — Видишь, ты злился, потому что я бросила тебя и отправилась танцевать, но именно я впервые тебя рассмешила… Тебе, наверное, не сказали… Я купила машину… Знал бы ты, какая она красивая… И быстрая, как ветер… Ты такой милый, папочка… Она неожиданно замолчала, зевнула во весь рот и взбила кончиками пальцев золотые волосы. — Пойду лягу… Ужасно хочу спать… Вчера я тоже вернулась в шесть… Сегодня ночью я танцевала все танцы, сил совсем не осталось… Она прикрыла глаза и начала тихонько напевать, мечтательно играя браслетами: |