
Онлайн книга «Французская сюита»
Марта рассердилась, увидев немца в кухне, — в других комнатах куда ни шло, но его появление между очагом и шкафом с провизией было, в ее глазах, неслыханным святотатством: враг насиловал сердце дома. — И спичек тоже нет! Люсиль едва слышно рассмеялась: — Не слушайте ее. Обернитесь, спички у вас за спиной, на краю очага. А за столом сидит человек, который хотел бы с вами поговорить. Он в обиде на немецкого солдата. — Ах, вот как! Слушаю вас! — с живостью отозвался немец. — Мы тщательно следим за тем, чтобы солдаты Рейха вели себя по отношению к населению на оккупированных территориях безупречно. Бенуа молчал. Вместо него заговорила Марта. — Он его жене проходу не дает, — сообщила она, и по ее тону трудно было понять, негодует она на бесстыжего жильца или на свой преклонный возраст, в котором ей уже не грозят подобные неприятности. — У вас, дорогой мой, преувеличенное представление о власти офицеров в немецкой армии. Разумеется, я могу наказать кого-то из моих ребят, если тот досаждает вашей жене, но если он ей по вкусу… — Зря шутки шутите. — Бенуа уже встал и сделал шаг в сторону офицера. — Значит, по вкусу? — Я сказал, зря шутите. Нам не нужны грязные… Люсиль, предупреждая беду, издала испуганное «ах!», а Марта ткнула парня локтем в бок, сообразив, что тот сейчас выпалит «грязные боши» — оскорбление, за которое немцы карали тюрьмой. Бенуа сделал над собой невероятное усилие и сдержался. — Нам не нужны чужаки возле наших жен. — Своих жен, дружок, нужно было защищать раньше, — тихо произнес офицер, лицо у него покраснело, и выражение стало высокомерным и неприятным. Люсиль сочла нужным вмешаться в разговор. — Прошу вас, — сказала она шепотом, — этот человек ревнует, мучается. Стоит ли доводить его до крайности? — Как фамилия вашего постояльца? — Боннет. — Переводчик комендатуры? Но он мне не подчиняется, и чин у нас одинаковый, так что вмешаться я никак не могу. — Даже по-дружески? Офицер пожал плечами: — Уверяю вас, не могу. И объясню почему. Бенуа прервал его, заговорив с непередаваемой горечью: — И объяснять нечего! Солдату, простому парняге, можно запретить что угодно. Verboten, как вы говорите на своем немецком. Но кто лишит удовольствия господина офицера? Во всех армиях мира порядок один и тот же. — Я ни слова не скажу ему только потому, что мое вмешательство раззадорит его еще больше, и тем самым я окажу вам дурную услугу, — закончил офицер и, отвернувшись от Бенуа, подошел к столу. — Напоите меня кофе, уважаемая Марта, через час я уезжаю. — Снова ученья? Третью ночь подряд? — воскликнула Марта, находясь во власти самых противоречивых чувств. Увидев на рассвете едва живых от усталости немецких солдат, медленно бредущих по городу, она с удовлетворением шептала: «Так им и надо! Ишь какие потные и заморенные!» — а потом, позабыв, что смотрит на немцев, жалела по-матерински: «Притомились ребятки! Ихнюю жизнь и жизнью не назовешь!» По неведомой причине этим вечером в сердце Марты сострадание взяло верх над другими чувствами. — Конечно, я сейчас напою вас кофе. Садитесь-ка вот сюда. Вы ведь тоже выпьете чашечку, мадам? — Нет, я… — начала Люсиль. Бенуа уже успел исчезнуть из кухни, бесшумно выпрыгнув в окно. — Прошу вас, — проникновенно попросил офицер. — Мне осталось досаждать вам так недолго, послезавтра я уезжаю, а в полку поговаривают, что сразу после моего возвращения полк отправится в Африку. Мы больше никогда не увидимся, но мне будет отрадно думать, что вы не испытываете ко мне ненависти. — Нет, ненависти я не испытываю, но… — Не будем углубляться, я все понимаю. Согласитесь выпить со мной чашку кофе. Кухарка со смущенной улыбкой сообщницы уже ставила перед ними на стол чашки, словно подсовывала хлеб с маслом детям, оставленным в наказание без обеда. Под разлатые фаянсовые чашки с цветами Марта подложила чистые соломенные плетёночки, поставила на стол кипящий кофейник и старинную керосиновую лампу, которую достала из стенного шкафа, заправила и зажгла. Желтый мигающий огонек осветил медную посуду, сиявшую на полках, немец стал рассматривать ее со вниманием и любопытством. — Мадам, а вот это как у вас называется? — Грелка, ею согревают постель. — А вот это? — Вафельница. Ей уже не меньше ста лет, и никто ею не пользуется. Марта принесла и водрузила на стол монументальную сахарницу, похожую на погребальную урну, благодаря бронзовым ножкам и крышке с лепниной, а варенье подала в хрустальной вазочке. — Так, значит, послезавтра примерно в это же время вы будете уже пить кофе вместе с вашей женой? — Надеюсь. Я расскажу ей о вас, опишу ваш дом. — Она бывала во Франции? — Нет, мадам. Люсиль хотелось бы узнать, пришлась ли Франция врагу по сердцу, но стыдливость, продиктованная гордостью, не позволяла ей задавать никаких вопросов, и они пили кофе молча, не глядя друг на друга. Но немец все-таки стал рассказывать о Германии, о широких улицах Берлина, о зиме, снеге и свежем бодрящем воздухе, что веет над равнинами Центральной Европы, о глубоких озерах, еловых борах, песчаных карьерах. Марта сгорала от желания принять участие в разговоре. — А война еще долго продлится? — наконец спросила она. — Понятия не имею, — ответил немец, слегка улыбнувшись и пожав плечами. — А вам самому как думается? — с живостью спросила Люсиль. — Я — солдат, мадам, солдаты не думают. Мне скомандуют: шагом марш туда, — я шагаю туда. Сражайтесь — я сражаюсь. Убейте себя — умру. Размышления помешали бы вести бои и сделали смерть куда страшнее. — Но воодушевление… — Простите, мадам, воодушевление — слово из женского словаря. Мужчины, исполняя свой долг, не нуждаются в воодушевлении. Кстати, это и есть черта настоящего мужчины. — Может быть… Дождь еще тихо шуршал в саду, последние его капли медленно скатывались с веток сирени, из садка, переполненного водой, доносился ленивый плеск карпов. Входная дверь заскрипела. — Бегите быстрее! Мадам Анжелье! — испуганно зашептала Марта. И она вытолкнула наружу офицера и Люсиль. — Идите садом! Ну и достанется же мне от хозяйки, Господи Боже мой! Кухарка торопливо вылила остатки кофе в раковину, убрала чашки и погасила лампу. — Быстрее, быстрее, — торопила она молодых людей. — Хорошо, что ночь на дворе! |