Онлайн книга «Осенние мухи»
|
— Ну как тут не скатиться к либерализму? От подобных глупостей просто тошнит. Нельроде и Курилов шли по обсаженной белыми розами аллее. Старый князь попросил разрешения прикрыть голову — стояла непривычная для этого времени года жара — и остановился посреди обсаженной белыми розами аллеи. Я шел следом, но они не обращали на меня внимания. Князь надел английское кепи с длинным козырьком на зеленой шелковой подкладке и устало сказал по-французски: — Собаки лают, караван идет… Он с силой ударил тростью о землю и воскликнул: — Я никогда не пожалею о том, что был человечным! В моем возрасте, Валерьян Александрович, это служит большим утешением. Хорошо помню длинные тонкие руки Нельроде. Глядя на них, я все время воображал то утро, когда он послал эскадрон на залитую кровью восставших площадь в маленьком польском городке. Я слушал тогда князя и не верил ни единому слову, но позже — когда мы пришли к власти — понял, что Нельроде и Курилов не лицемерили. Просто у них была короткая память. Собеседники вышли на Поляну Муз и сели отдохнуть на скамейке. Вокруг росли фигурно подстриженные тисовые деревья, воздух был пропитан ароматом самшита. Я проскользнул за живую изгородь. Курилов и Нельроде заговорили о покушениях революционеров. — Меня часто предупреждают о готовящихся событиях, — сказал князь. — Люди пишут: «Не ездите туда, не оставайтесь там». Я никогда никого не слушаю, однако, ложась спать, борюсь со страхом. Он проходит, когда я на следующее утро сажусь в карету. — Я молюсь каждое утро и проживаю каждый день, как если бы он был последним в моей жизни. Возвращаясь вечером домой, я благодарю Бога за дарованную отсрочку. Голос Курилова задрожал, и он умолк. — Конечно, вы ведь верите в Бога… — с усталым смешком промолвил князь. — Я делаю все, что в моих силах, — сам не знаю почему. Дело не в осознании выполненного долга, Валерьян Александрович, я испытываю горькое удовольствие, лишний раз убеждаясь, как глупы люди. Мнение потомков и прочая чушь меня не волнуют. Как много было криков из-за истории с анархистом Семеновым! Он мог провести несколько месяцев в тюрьме, в ожидании суда и скорой казни, а я избавил его от страданий. Мы избежали процесса — любой процесс распространяет в народе идеи, с которыми мы пытаемся бороться. В Польше мертвых топтали лошадьми, и им не было больно, но священный ужас подавил бунт в зародыше, были спасены многие жизни. Чем дольше я живу, тем выше ценю человеческую жизнь… и тем меньше значения имеют для меня так называемые «идеи». Я всегда действовал, подчиняясь логике, этого-то мне и не прощают. — Я верю в здравый смысл потомков, — прошептал Курилов. — Россия забудет моих врагов — но не меня. Все это невыносимо тяжело. — Он помолчал. — Говорят, нужно уметь проливать кровь… Конечно… Но только… — Он запнулся и договорил едва слышно: — За правое дело… — Я больше не верю в «правые дела», — со вздохом ответил князь. — Вы моложе, у вас остались иллюзии… — Жизнь очень жестока, — грустно откликнулся министр и добавил, понизив голос: — У меня столько забот… Я наклонился ближе. Это было по-настоящему опасно, но мною двигало жгучее любопытство… Князь откашлялся и взглянул на собеседника. Я затаил дыхание. Курилов сказал, что чувствует себя больным, что устал от интриг и происков врагов. — Ну почему я не прислушался к вашему совету? Зачем женился? Зачем? — с горечью повторил он. — Государственный деятель должен быть неуязвим. Они знают, знают мое уязвимое место и всякий раз, когда я делаю шаг вперед, бьют именно туда. Моя жизнь превратилась в ад. Если бы вы только знали, какие грязные небылицы рассказывают о моей жене! — Я знаю, дорогой друг, я все знаю. — В голосе Нельроде прозвучало сочувствие. — Моей дочери скоро исполнится двадцать, — продолжил Курилов, — и я собираюсь дать бал. После смерти моей первой жены их величества ни разу не оказали мне честь, посетив мой дом. Вообразите… — голос Кашалота дрогнул, — вообразите, мне сказали, что их присутствие на празднике зависит от отсутствия на нем Маргариты Эдуардовны! Я улыбался, я молча проглотил оскорбление! Передо мной трепещут тысячи людей, а я вынужден склоняться перед толпой придворных мерзавцев! Я устал от власти, но не ухожу, потому что так велит долг! Да, я остаюсь… — высокопарным тоном повторил он. — Если бы Маргарита Эдуардовна немедленно уехала из России… — начал князь, но Курилов перебил его: — Нет. Я предпочитаю покончить все разом и уехать вместе с ней. Она моя жена перед Господом. Я дал ей свое имя. Почему эти люди считают себя вправе ворошить мое прошлое? Разве они что-то о нем знают? Они назвали Маргариту Эдуардовну «женщиной легкого поведения». Я не говорю ни о любви, ни о первых годах нашей совместной жизни, но она — сама преданность, четырнадцать лет она служит мне опорой и поддержкой в жизни! Никто не знает, какую горькую чашу несчастий мне пришлось испить с первой женой, но я выдержал все до конца… Даже вам не ведомо, как я… Курилов хотел сказать «страдал», но язык гордеца отказывался произносить жалкое слово, и он закончил, устало махнув рукой: — Она умерла, да упокоит Господь ее душу, и я решил, что могу начать все заново. Теперь я знаю, что частная жизнь государственного человека, как и его работа, принадлежит обществу. Враги всегда вторгаются на запретную территорию. — Марго постарела и увяла, но сохранила редкое, удивительное обаяние… — мечтательно произнес князь. — Когда-то я любил ее, вам известно, сколько безумств я ради нее совершил, — сказал Курилов, и меня поразила прозвучавшая в его голосе искренность. — Но та любовь не идет ни в какое сравнение с чувством, которое я испытываю теперь. Я одинокий человек, Александр Александрович, все мы одиноки. Чем выше положение, тем полнее одиночество. В лице Марго Господь послал мне друга. Человек — вместилище грехов и невзгод. У меня много недостатков, но я честен. Я не предаю друзей. — Опасайтесь Даля, — сказал князь. — Барон жаждет получить ваше кресло — и получит его, как только вы совершите промах. Даль — ваш бывший коллега по министерству и лучше других сумеет подставить вас. Почему вы не хотите выдать дочь за его идиота-сына? Богатое приданое успокоит барона: власти он ищет только ради денег. — Ирина и слышать не хочет об этом союзе, — с сомнением в голосе произнес Курилов. — К тому же, боюсь, это ничего не решит. Даль подобен ненасытному псу, который сжирает мясо, но не брезгует и костями. — Он воистину неутомим и гениально изобретателен. Думаю, вам известно, что с недавних пор двором овладела новая безумная идея: Россия для русских. Концессию — скажем, на строительство железной дороги — может получить только человек с фамилией на — ов! Барон отыскал где-то жалкого разорившегося князька, потомка древнего рода, получает на его имя концессии и перепродает евреям или немцам — за щедрые комиссионные. Две тысячи рублей обедневшему аристократу — и дело в шляпе! Забавно, вы не находите? |