Книга Истинная жизнь Севастьяна Найта, страница 40 – Владимир Набоков

— Но она непременно будет здесь нынче? — спросил я.

— Да, да, упрямый вы человек, будет, будет. Наберитесь терпения. Знаете, женщины не любят мужчин с навязчивыми идеями. Как вам показался мой муж?

Я сказал, что он, должно быть, много ее старше.

— Он добрый человек, но до ужаса скучный, — сказала она со смехом. — Я его нарочно услала. Мы всего год женаты, но мне кажется, что у нас уже брильянтовый юбилей. А дом этот вызывает у меня отвращение. А у вас?

Я сказал, что он кажется мне несколько старомодным.

— Ну, это несовсем так. Когда я его в первый раз увидала, он казался новехоньким, но с тех пор он поблек и стал разваливаться. Я как-то сказала одному врачу, что, кроме гвоздик и нарциссов, все цветы вянут, когда я к ним прикасаюсь, — странно, не правда ли?

— И что же он сказал?

— Сказал, что не ботаник. Была одна персидская принцесса вроде меня. Она погубила все дворцовые сады.

Пожилая и довольно хмурого вида горничная заглянула в комнату и кивнула своей хозяйке.

— Идемте, — сказала мадам Лесерф. — Vous devez mourir de faim [92] , судя по вашему лицу.

Мы с ней столкнулись в дверях, потому что, когда я шел за ней, она внезапно обернулась. Она схватила меня за плечо, и ее волосы слегка мазнули по моей щеке. «Какой неловкий, — сказала она. — Я забыла свои пилюли».

Она нашла их, и мы пошли скитаться по дому в поисках столовой. Наконец нашли. Комната была удручающего вида, с окном в фонарной нише, которое, казалось, передумало в последнюю минуту и решило попытаться вернуться в обыкновенное положение. Через две разные двери безшумно вплыли две персоны. Одна — старая дама, должно быть, кузина мсье Лесерфа. Разговор ее сводился исключительно к учтивому урчанию при передавании снеди. Другой был довольно красивый, важного вида мужчина в гольфных штанах, со странной проседью в светлых жидких волосах. За весь завтрак он не проронил ни слова. Мадам Лесерф представила нас каким-то быстрым жестом, не заботясь об именах. Я обратил внимание на то, что она словно не замечала его присутствия за столом, и вообще он сидел как бы отдельно. Завтрак был хорошо приготовлен, но его меню было составлено кое-как. Вино, впрочем, подали отличное.

Когда мы под стук ножей и вилок покончили с первым блюдом, светловолосый господин закурил папиросу и удалился. Через минуту он вернулся с пепельницей. Мадам Лесерф, которая перед тем была занята едой, теперь посмотрела на меня и сказала:

— Так вы последнее время много вояжировали? Я, знаете, никогда не бывала в Англии — как-то не случилось. Там, кажется, довольно скучно. On doit s'y ennuyer follement, n'est ce-pas? [93] И потом, эти туманы… И никакой музыки, никакого вообще искусства… Этот кролик приготовлен особенным способом, вам должно понравиться.

— Кстати, — сказал я. — Забыл вам сказать, я написал вашей подруге, чтобы предупредить, что буду здесь и… ну как бы напомнил, что она собиралась приехать.

Мадам Лесерф положила нож и вилку. Она, казалось, была удивлена и недовольна.

— Этого недоставало! — воскликнула она.

— Да ведь тут нет никакого вреда — или вы полагаете…

Мы прикончили кролика в молчании. Засим последовали сливки с шоколадом. Светловолосый господин аккуратно сложил салфетку, втиснул ее в кольцо, поднялся, слегка поклонился нашей хозяйке и вышел.

— Кофе подадите в зеленую, — сказала мадам Лесерф горничной.

— Я ужасно на вас сердита, — сказала она, когда мы устроились на козетке. — Я думаю, вы все испортили.

— Но что же я такого сделал? — спросил я.

Она отвернулась. Ее маленькая твердая грудь тяжело вздымалась (Севастьян где-то пишет, что это бывает только в романах, но вот передо мною было доказательство его неправоты). Голубая жилка на ее бледной девичьей шее, казалось, пульсирует (впрочем, в этом я не так уверен). Ресницы подрагивали. Да, она была положительно хороша. Интересно, откуда она родом, с юга? из Арля? Хотя у нее выговор парижанки.

— Вы родились в Париже? — спросил я.

— Благодарю, — сказала она, не глядя на меня. — Это ваш первый вопрос обо мне. Но он не извиняет вашего проступка. Глупее ничего нельзя было придумать. Может быть, если бы мне удалось… Простите, я сейчас вернусь.

Я откинулся и закурил. В косом луче роилась пыль; к ней примешивались клубы дыма и медленно и вкрадчиво вращались, точно они в любую минуту могли образовать живую картину. Позвольте здесь повторить, что мне претит засорять эти страницы чем бы то ни было лично до меня касающимся. Но я думаю, читателя — а может быть, и дух Севастьяна, как знать, — позабавит, что мне вдруг на мгновение взбрело в голову поухаживать за этой женщиной. Это было очень и очень странное чувство — ведь в то же время она меня раздражала — имею в виду ее речи. Я как-то терял почву под ногами. Тут она вернулась, и я внутренне встряхнулся.

— Ну вот, из-за вас все пропало, — сказала она. — Элен нет дома.

— Tant mieux [94] , — сказал я, — наверное, она едет сюда, да и должны же вы понять, как мне не терпится ее увидеть.

— Но как вас угораздило писать к ней! — воскликнула мадам Лесерф. — Ведь вы ее даже не знаете. А я вам обещала, что она будет здесь нынче, чего же вам еще? А если вы мне не поверили, если хотели меня проверить… alors vous êtes ridicule, cher Monsieur [95] .

— Нет, что вы, — сказал я вполне искренне, — мне это и в голову не приходило. Я только подумал что… кашу маслом не испортишь, как у нас русских говорится.

— Что до меня, то я не очень-то люблю масло… да и русских тоже, — сказала она.

Что было делать? Я взглянул на ее руку, лежавшую рядом с моей. Она слегка трепетала, платье на ней было очень тонкое, — и странная мелкая дрожь пробежала у меня по спине, отнюдь не от холода. Поцеловать ее руку? Выйдет ли это у меня учтиво, не буду ли я при этом выглядеть дураком?

Она вздохнула и поднялась.

— Ну, нечего теперь делать. Боюсь, вы ее насторожили, и если она все-таки приедет… ну, да не важно. Там увидим. Хотите пойти осмотреть наши владения? На дворе как будто теплее, чем в этом злополучном доме.

«Владения» состояли из сада и рощи, которые я еще раньше приметил. Все было очень тихо. Черные ветки, кой-где с выпушкой зелени, казалось, прислушивались сами к себе. Надо всем тяготели оцепенение и скука. У кирпичной стены какой-то таинственный садовник выкопал кучу земли, а потом ушел и бросил здесь свою ржавую лопату. По неизвестной причине мне вспомнилось недавнее убийство, при котором убийца закопал свою жертву в таком же вот саду.