Книга Чертова кукла, страница 41 – Зинаида Гиппиус

Графиня полагала, что Юрию теперь лучше всего уехать на полгода или даже на год за границу. Конечно, если он и здесь останется, — может быть спокоен: пальцем больше не посмеют тронуть. Довольно. Стоит ли, однако, оставаться? Dans ce pays de произвол… [35] Здоровье не пошатнулось, но если не подумать о нем вовремя — все еще может отозваться…

С обычной прямотой графиня прибавила, что "о средствах к путешествию" Юрий может не беспокоиться.

Литта посмотрела на брата. Ей показалось почему-то, что он не согласится. Понравилось бы, если б он не согласился.

Но Юрий с живостью встал и поцеловал старухины кольца.

— Чего же лучше, chère, chère madame? [36] Как мне благодарить вас за все ваши заботы? Я и сам думал уехать… Куда-нибудь в Германию; мне хочется заниматься. Если не устроюсь в Германии — тогда уж в Париж, опять в лабораторию к X.

— Куда хотите, дитя мое, — сказала растроганная графиня. — Ваша любовь к занятиям достойна уважения, но помните: вам нужен и отдых.

Юрий улыбнулся молча. Еще бы! Конечно, ему нужно и то и другое, нужно все.

Уехать — его толкала и мысль о Наташе. За эти долгие недели он не забыл внезапно пришедшей, веселой мечты о Наташе. И ему нравилось, что не забыл.

Только где Наташа? Где искать ее? Хоть бы приблизительно указал кто-нибудь. В Париже — вряд ли.

Решено было, что Юрий уедет через неделю. Чем скорее — тем лучше.

Легко, с усмешкой Юрий заговорил о своем тюремном затворничестве. Но графиня все-таки морщилась: действовало на нервы. Да и то: дело прошлое. Юрий перестал рассказывать.

Когда можно остаться с ним вдвоем? Литте так нужно, так хочется. Он — как был, но столько надо сказать ему, узнать от него; он как был, но не совсем же, как был? Литта заметила морщинку над правой бровью; она у него всегда, когда ему досадно или заботливо.

Не рассказов о тюрьме она ждет. Бог с ними, с его рассказами. Нет, другое.

И, однако, робеет. Вот не посмела пойти за ним, когда он отправился в свою комнату умываться и устраиваться. Ну, пусть отдохнет.

Завтракали вместе. Но после завтрака — уже готова карета, надо ехать на урок. Литта ездит одна на Петербургскую сторону в квартиру Саватова. Готовится к экзамену.

Обедали опять вместе. Но после обеда Юрий ушел к отцу, а потом куда-то уехал.

К ужасу и недоумению Литты, прошло три дня, а она так все и не успевала поговорить с братом. Он совсем ее не избегает. Один раз даже как будто сам хотел подойти, позвать ее к себе, вероятно, а она не поняла.

Графиня устроила торжественный завтрак в честь "неблудного сына", как она говорила. Были всякие генералы, важные и неважные, военные и статские. Был "дядя Воронка", только что приехавший из имения к открытию Думы. Присутствовал, конечно, и неизменный Модест Иванович. Графиня хотела позвать и Саватова, но в последнюю минуту отдумала. "Он друг интимный, эти его не поймут"… Графиня — женщина с тактом.

Юрий за завтраком был необыкновенно весел, необыкновенно мил. И Литте казалось, что все важные генералы должны радоваться, что своевременно приняли участие в судьбе такого прекрасного, скромного юноши.

Приехала в этот день Литта домой с урока, к обеду, — и решилась твердо: иду сегодня, буду с ним говорить.

Узнала, что Юрий дома не обедает. "Все равно, вечером дождусь его".

Поздно, в одиннадцатом часу, блуждая по коридору, услышала, что он вернулся и прошел к себе.

— Юруля. Ты здесь? Можно?

Он стоял у письменного стола, в светлом кольце лампы, и читал какую-то записку. Быстро обернулся.

— Кто это? Улитка? Входи, входи…

— Ты не занят? Ты сейчас не уезжаешь?

— Нет, не поеду. Погода отвратительная, да у меня, кстати, и голова немножко болит.

Он бросил письмо на стол, сделал два шага навстречу сестре и взял ее за руки.

— Иди, иди, Улитка. Ты еще ни разу у меня не была. Отвыкла, дичишься? Стала такая чужая.

Они сели рядом, на большой диван, в затенении.

— Я не дичусь, Юрий. Я все время собираюсь прийти… Да как-то не выходило.

— Ну, поболтаем. Ты теперь умная, большая барышня. Самостоятельная. К Саватову ездишь? Занимаешься?

— Да. Только я не хочу болтать. А мне о серьезном, об очень важном хотелось с тобой говорить.

— О чем же серьезном, детка? Ну, говори.

— Юрий, вот ты уже скучаешь. Я так не могу.

— А я что могу? Я не знаю, чего ты хочешь. Не знаю, как ты тут жила, с кем виделась, с кем не виделась. И о чем сейчас думаешь. Что же я-то тебе скажу?

Она помолчала. Хотела решиться на что-то — и не смела. Было так больно от страха и от недоверия. Сдержанно вздохнула.

— Ну, хорошо. Я ведь тоже не знаю, как ты это время жил, с кем виделся, что и кому говорил… Ты о Михаиле знаешь?

Юрий взглянул на нее остро. Смущение ее и недоверие он отлично заметил и, пожалуй, понял. Очевидно, за это время она кое с кем сталкивалась и кое-чего наслушалась. Но неужели говорить с ней серьезно? Да и зачем? Ответил просто:

— Михаила, к счастию, тогда не арестовали. У меня в бумагах вряд ли могли найти на него указания. И как хорошо, что я решительно ничего о нем не знал, ни адреса его, — ничего.

— Хорошо, что… не знал? А если б знал?

Юрий рассмеялся.

— Теперь-то понятно, что некий милый человечек и на это, между прочим, рассчитывал, то есть что я о Михаиле что-нибудь знаю. Пусть, мол, объяснит, а я в стороне…

На этих неясных словах он вдруг перебил себя: — Да, да, очень рад, не пришлось тут никому в руку сыграть. И за Михаила рад. Ему плохо попасться. Многие из них славные люди. Михаил и Наташа в особенности. Я их не забываю. И вот теперь, когда я, по счастливой случайности, узнал нечто очень для них важное…

Литта в волнении приподнялась.

— Юрий… Что? Что такое?

Но Юрий покачал, улыбаясь, головой.

— Так, об одном человеке… Не для тебя ведь важное, — для них… — сказал он лукаво. И прибавил: — А что Михаил? Ты, очевидно, имеешь о нем известия. Где он? Здесь? С него станется.

— Он… — начала Литта и вдруг запнулась. Опять странно у нее сжалось горло, останавливая слова. Говорить? Не говорить?

Юрий нахмурился. Надоело это, стало скучно. Он потянулся к столу, закурил папироску и произнес спокойно:

— Ты, Улитка, сделалась ужасно конспиративна. Так и запахло от тебя конспирацией, точно ты банка со старыми духами. Ведь не я этот разговор начал! А уж коль начинаешь, так разговаривай по-человечески.