Онлайн книга «Америка»
|
Но иной раз бывает так досадно, так обидно: проходишь мимо, а он тебя не замечает, смотрит на другую, на Малку, что в новом жакете и в шляпке… Она ей идет как корове седло, а он, как нарочно, смотрит на нее. Ты еще и еще раз проходишь мимо, притворяешься, тебе наплевать, и только издали, исподтишка, поглядываешь и видишь, что он неотступно следит за Малкой, что лицо его сияет от радости, что он толкает товарища, будто хочет сказать: «Видишь?..» Вот и сумей тогда заковать свое сердце в железо, заимей стальную желчь, чтобы не разлилась с досады. Правда, потом, когда он все же замечает ее, Малке приходится отойти в сторону. Вот он поднимается со скамьи, тащит за собою товарища, и оба начинают ходить следом за Фейгеле, как две черные тени. Один раз пройдут, поздороваются, — надо в ответ кивнуть — строго, с достоинством: мне, мол, безразлично… Свернула в другую аллею — ага! И он здесь, ходит следом, как на веревочке… То-то! Вот так, хорошо, чудесно! А ты не оглядывайся, ты по-прежнему ничего не замечаешь, шагаешь твердо, уверенно, голову держишь высоко, а он смотрит и идет позади, готов хоть на край света, хоть через пустоши нехоженые следовать за тобой. Ха-ха! Вот так хорошо, здорово!.. Но однажды, в субботу к вечеру, в саду, когда Фейгеле гуляла с подругой, а он шел позади, она забралась в тенистую аллею и села на скамью под ветвистым, широко раскинувшимся деревом. Он подошел и присел на другом краю скамьи. Вечерний сумрак надвигается, вековые деревья скрывают от людских глаз скамью. Дует легкий ветерок и приносит долгожданную прохладу. В саду так хорошо… Сердца бьются в тиши. Кто начнет? Он кашлянул: я, мол, здесь. Она — не смотрит: «Не знаю, кто ты такой и чего тебе надо. Не все ли мне равно?» Оба молчат. А ветерок рассказывает обо всем, что творится у них в сердцах. — Простите, не знаете ли вы, который теперь час? — Нет, не знаю, — отвечает она твердо, а означает это: «Отлично знаю, чего тебе надо, но не торопись, пожалуйста! Легко тебе ничего не дастся!» А подруга, что сидит рядом, толкает Фейгеле: «Слышишь?» Подруга слегка раздражает Фейгеле: «Уж не воображает ли она, что он ее имеет в виду?» Она хочет подняться и уйти, но продолжает сидеть, как прикованная. — Прекрасный вечер, не правда ли? — Да, вечер хорош. Так завязывается разговор: он задает вопрос, она отвечает… Говорят о разном, поначалу несмело, волнуясь, потом садятся поближе друг к другу и чувствуют себя свободнее. Она идет домой, он ее провожает, прощаются за руку и говорят: «До свидания!» В другой раз, в третий встречаются, молодые сердца тянутся друг к другу. Вначале, конечно, встречаются случайно: то в обществе двух ее подруг, то с ним оказывается кто-нибудь из его товарищей. Но постепенно оба все сильнее чувствуют, что им нужно встретиться без свидетелей, с глазу на глаз… И они сговариваются о таком свидании. И вот встретились. Вышли за город, в поле, гуляют, разговаривают, но оба, похоже, чувствуют, что в разговоре нужды нет, лучше бы помолчать. Сумерки. Последние лучи солнца золотят колосья по обе стороны неширокой дороги. Ветерок клонит высокие хлеба, и кажется, что колосья о чем-то шепчутся. Фейгеле с Элиэзером уходят далеко по дороге. Надвигается ночь. Становится все темнее, грустнее и приятнее. — Давно уже хотелось мне, Фейгеле, познакомиться с тобой. — Я знаю. Ты ходил за мной как тень. Помолчали. — О чем ты думаешь, Фейгеле? — А ты — о чем? И как-то сам по себе завязывается непрерывный разговор о разных вещах, говорят о том, о сем, и конца этому разговору не видать. А на поле становится все темнее и темнее. Теснее прижались друг к другу. Он берет ее за руку. Она вздрагивает, а его рука пробирается по ее руке все выше и выше. И вдруг он склоняет ее голову к себе и целует смуглую щеку. Птица откуда-то вспорхнула и пролетела мимо. Вздрогнув, Фейгеле высвобождает свою руку и слегка хмурится. Но он знает, что это не серьезно. И действительно, проходит минута, и снова все по-прежнему, как если бы она обо всем позабыла. Так проходит час и другой… Каждый день они незаметно выбираются за городскую черту. Элиэзер начинает заходить к родителям Фейгеле. Первый раз — под предлогом: у него работа для их дочери. Потом, как водится, надо узнать, готов ли заказ. Фейгеле делает вид, будто знать не знает, кто он такой, вежливо просит присесть. Проходит некоторое время, и Элиэзер начинает посещать родителей Фейгеле, не стесняясь, без всякого повода. Родители узнали, что он — порядочный молодой человек, ремесленник, уже зарабатывает. Они-то хорошо знают, ради чего молодой человек приходит к молодой девушке… Родители притворяются, будто ничего не подозревают: пускай, мол, дети получше узнают друг друга, а там видно будет. Поздним вечером по стенам небольшой комнаты шевелятся тени. У стола, на котором горит большая лампа-молния, сидит Фейгеле и шьет. Рядом сидит Элиэзер и читает вслух один из романов Шомера. [13] Родители, наработавшись за день, спят за пологом, отделяющим половину комнаты. А они двое сидят по эту сторону… Иной раз Элиэзер в шутку берет ее за руку и произносит: — Фейгеле. — Чего тебе, глупенький? — Ничего! Ничего. Она продолжает работать, думая: «Попался, голубчик. Но только не думай, что берешь девушку без разбору, разутую, раздетую… Всего только восьмидесяти рублей не хватает к тем деньгам, что в сберегательной кассе на книжке лежат…» Она показывает ему свое приданое — белье, постель, — спрятанное в сундуке. Они день ото дня все больше сближались. Все уже считали их женихом и невестой, у которых вот-вот должна состояться помолвка. Мать Фейгеле была счастлива. Большая радость выпала на долю ее дочери: такой человек, такой прекрасный молодой человек! Отец, реб Яков, — человек уже пожилой, измученный хождением по деревням. Он уже еле ноги таскает с тяжелыми мешками старья, которое скупает у крестьян. И он тоже радуется счастью дочери. Слава Богу, дождался на старости лет. Все довольны, а больше всех — Фейгеле. Щеки ее посвежели и стали румянее. Глаза стали глубже и жарче. Она сидит за машиной и шьет, а на весь дом раздается ее голос — она поет: Чего мне хотелось, того я добилась, — Стало быть, я и сама не плоха. |