Книга Цитадели, страница 20 – Евгений Шалашов

— Значит, мог бы раствориться? — загрустил вдруг я.

— Мог, — спокойно отозвался Ярослав. — Не ты первый, кого мы без сознания проносили. Но обычно они застревали, а двое — те просто растворились. После второго случая перестали вносить. Сюда человек на своих ногах и в здравом уме войти должен. Ну а тебе уже терять было нечего — двустороннее воспаление легких. День-два — и никакой пенициллин не спас бы. Только не кричи сейчас — что оно, мол, по вашей же милости и было. Согласен — по нашей. Ну и что? Обижаешься?

— Даже не думаю, — совершенно искренне ответил я. — Действительно, — кто меня сюда звал? Ты ведь это хотел сказать?

— Обижаешься, — утвердительно повторил Ярослав.

— Да нет, правда, не обижаюсь. Просто, стало как-то… — не договорил я, пытаясь подобрать нужное слово.

— Противно! — договорил за меня отставной майор. — И знаешь, ты прав. Мне самому иногда становится противно за то, что я делаю. Только — это все эмоции. Давай исходить из того, что ты — жив и здоров. И, уж коль скоро ты здесь, то теперь ты один из нас. А это, поверь мне, не так и мало.

— Надеюсь, попал не в масонскую ложу, — попытался я вернуть себе настроение не особо удачной шуткой.

— Масоны, дружище, по сравнению с нами — тьфу!

— А госбезопасность?

— Вот это уже серьезнее, но…

Ярослав сделал многозначительную паузу, в ходе которой он слазил в письменный стол и вытащил на свет божий не очень толстую папку.

На «Большой земле». За два дня до выезда…

Унгерн «выцепил» меня, когда я подходил к КОНТОРЕ. Господин полковник не спеша прогуливался в скверике, из которого какая-то добрая душа убрала все скамейки.

— Здравия желаю, — дурашливо поприветствовал я начальство.

— Здоровей видали, — в тон мне отозвался шеф.

— А что это вы тут?

— Вас жду, Олег Васильевич. Есть новости…

— Которые, лучше узнавать на улице, — продолжил я, а Унгерн кивнул, довольный, что не нужно объяснять про «глаза» и «уши», поджидающие московских начальников в провинциальных кабинетах.

— Значит, новости плохие, — резюмировал я. — Неужели «турне» отменили?

— Да нет, с этим-то все в порядке, — двинул полковник бровью.

— Урезают командировочные расходы? — забеспокоился я, прикидывая — не заставят ли возвращать аванс.

— Нет, не это, — засмеялся начальник. — То, что выдано и обещано, все в силе. Подумайте еще.

— Попробуем мыслить логически, — сделал я умный вид. — Если шеф начинает «выгуливать» подчиненного, он хочет ему сообщить что-то важное. Единственное, что остается — моя миссия кем-то раскрыта.

— Теперь правильно, — кивнул Виктор Витальевич. — Сегодня ночью кто-то забрался в сейф и вытащил все материалы.

— Неужели мои расписки? — помертвел я.

— Олег Васильевич, да кому они нужны? — укоризненно покачал головой шеф. — Вы же не депутат Госдумы, да и кому это сейчас надо? «Сексоты» журналистам были интересны в начале девяностых. Теперь близость к определенным структурам добавляет романтики. Да и скажу вам по секрету, расписки агентов я в чужих сейфах не храню. Правда, — посерьезнел полковник, — пропало еще ваше личное дело.

— Весело, — совсем не весело хмыкнул я.

— В деле не было ничего, чего нельзя узнать в отделе кадров — когда, родился, где крестился. Список публикаций. Вот и все.

— А компромат? Неужели у вас на меня компромата не было? Не поверю!

— А что вы считаете компроматом? Фотографии с голыми девками? Заявления изнасилованных студенток? Объяснительные из-за пьяных прогулов? Взятки?

— Ну такого быть не должно, — повеселел я. — Взяток не беру, потому что никто не дает. По девкам не шляюсь — на них деньги нужны. Объяснительных не писал, потому что никто не просил. Да и на фоне некоторых, которые неделями «квасят», я просто трезвенник. Чист, аки голубь.

— Эх, голубь вы мой, сизокрылый… Было бы нужно — нашлись бы и девки, и школьницы. А на вас компромат найти — так это, как два пальца… э-э… на два умножить. Вы же следователем работали — думаете «хвостов» не оставили?

— Еще каких, — нехотя согласился я. — Кто из следователей подписи на «глухарях» не подрисовывал? А если поискать — так и другое сыщется.

— Например, что вы впечатали в обвинение дополнительную статью и не предупредили об этом подследственного, — почти весело закончил список моих прегрешений полковник.

— Было, — повел я плечами. — А я и не отпирался. Предъявлять было некогда, дело в суд шло. В суде всё и всплыло. Сам же потом по шапке и получил… До выговора не дошло, но неприятно.

— Вы даже не удивляетесь, что мне об этом известно? От кого, например, я мог узнать?

— А чему удивляться? Если интересовались, так просто заехали в управление. Там народ меня еще помнит. Или — от моего бывшего начальника. Адвокат теперь…

— Он о вас хорошо отзывался.

— Ну еще бы плохо, — усмехнулся я.

— Потому что сам и подсказал, как впечатать лишний пункт? Так ведь? А потом сделал вид, что ничего не знает.

Я пожал плечами. У каждого из нас — свои скелеты в шкафу. И вспоминать о них неприятно.

— Знаете — это ведь тоже сыграло свою роль, когда искали кандидата. И то, что вы не «вложили» начальника, а могли. И был ведь еще случай, когда вы попали в аварию по вине сослуживца, но не стали его «сдавать»…

— В обоих случаях — моя вина. Сам виноват, что послушался. Есть правила… Следователь обязан предупредить подследственного и адвоката, что кроме двух статей ему еще и третью вменяют. А кто меня просил садиться в машину с нетрезвым водителем? Но я думал — вы, господин полковник, не тот человек, чтобы грязное белье ворошить.

— Зря, — усмехнулся полковник. — Приходилось не то что в грязном белье, а на помойке рыться. На настоящей, между прочем. Было бы нужно — достал бы на вас тонну компромата. Только — зачем он нужен? Шантажировать можно только тех, кто этого боится. Кто боится потерять власть, деньги. У вас же, дорогой мой, ничего этого нет.

— Эт-то точно, — кивнул я. — Пролетариату терять нечего, кроме цепей. А меня дальше школы не сошлют, меньше класса не дадут. В худшем случае — пойду дворником работать.

— Вот поэтому и не было на вас никакого компромата.

Виктор Витальевич задумался. Опустил голову, засунул руки в карманы плаща и стал чем-то похож на молодого Баниониса в роли советского шпиона. Правда, коли бы Унгерн сыграл эту роль, то зритель увидел бы на экране не интеллигентного разведчика, а матерого убийцу. Мне даже стало как-то не по себе.

— Знаете, Олег Васильевич, — сказал полковник после паузы. — Я с людьми работаю очень давно. И, пожалуй, в них редко ошибаюсь. Мне почему-то сразу показалось, что если на вас заготовить компромат, то вы могли бы меня и подальше послать. Я не прав?