Онлайн книга «Мы живые»
|
— Алло, — сказала Ирина, кривя губы. Кира никогда еще не видела, чтобы она так улыбалась. — Хочешь чаю, Кира? Горячего чаю? Только… только у нас совсем не осталось сахарина. — Нет, спасибо, дядя Василий, я только что поужинала. — Ну? — сказала Ирина. — Почему же ты не скажешь? Исключили? Кира кивнула. — А Лео, тоже? Кира кивнула. — Ну? Почему не спросишь? Ну, так я скажу тебе сама: конечно, я тоже исключена. А чего можно было ждать? Дочь бывшего богатого меховщика, поставщика царского двора! — А — Виктор? Ирина и Василий Иванович странно обменялись взглядами. — Нет, — медленно ответила Ирина, — Виктор не исключен. — Я рада, дядя Василий. Это хорошие новости, не так ли? — Она поняла, что это единственная возможность подбодрить дядю. — Виктор — такой талантливый парень. Я рада, что они не отняли у него будущее. — Да, — сказал Василий Иванович медленно, с горечью. — Виктор — очень талантливый юноша. — На ней было белое кружевное платье, — истерично вмешалась Ирина, — и у нее такой прекрасный голос — о, я имею в виду новую постановку «Травиаты» в Михайловском театре — и ты, конечно, уже видела ее? Нет? Ты должна обязательно сходить на нее. Старая классика… старая классика… — Да, — сказал Василий Иванович, — старая классика по-прежнему остается лучшей. В те дни была культура, у людей были моральные ценности и… и честь… — Действительно, — сказала Кира удивленно, начиная волноваться, — мне надо сходить на «Травиату». — В последнем акте, — сказала Ирина, — в последнем акте она… О, черт! Она кинула свои рисунки на пол с таким шумом, что проснулась Ася, которая села и глупо уставилась на все это. — Ты все равно рано или поздно услышишь: Виктор вступил к партию! Томик Чехова, что Кира держала в руках, упал на пол. — Он… что? — Он вступил в партию. Всесоюзную Коммунистическую Партию. С красной звездой, партийным билетом, хлебной карточкой, руками по локоть в крови, в той, что уже пролили и что еще прольют. — Ирина! Как… как же его приняли? Она боялась взглянуть на Василия Ивановича. Она знала, что ей не надо задавать вопросы, вопросы, которые как нож вонзались в рану; но она не могла сдержаться. — О, он, похоже, уже давно все это распланировал. Он специально сходился с людьми — осторожно и разборчиво. Он, оказывается, много месяцев был кандидатом — а мы и не знали этого. Потом — его приняли. О, его приняли без вопросов — с такими-то покровителями. Они поручились за его пролетарский дух, несмотря на то, что его отец продавал меха царю! — Он знал об этой… чистке, ну, что она скоро будет? — О, не будь наивной. Дело не в этом. Конечно, он не знал этого заранее. У него цели посерьезнее, чем просто сохранить свое место в институте. О, мой брат Виктор — умнейший молодой человек. Когда он хочет вскарабкаться — он знает, на какие ступеньки ступать. — Ну, что ж, — Кира попыталась улыбнуться и сказать это ради Василия Ивановича, не глядя на него, — это — дело Виктора. Он знает, чего хочет. Он… он все еще здесь живет? — Если бы это зависело от меня, то он… — Ирина резко оборвала себя. — Да. Эта свинья живет пока еще здесь. — Ирина, — сказал Василий Иванович устало, — он твой брат. Кира переменила тему; но разговор не клеился. Спустя полчаса вошел Виктор. Выражение достоинства на лице и красная згзезда на лацкане были выставлены на всеобщее обозрение. — Виктор, — сказала Кира, — я слышала, что ты теперь правоверный коммунист. — Я имел честь вступить во Всесоюзную Коммунистическую Партию, — ответил Виктор. — И я не позволю, чтобы о партии отзывались таким тоном. — А, — сказала Кира. — Понятно. Но случилось так, что она не увидела протянутой руки Виктора, когда уходила. У двери, в коридоре, Ирина прошептала ей: «Сначала я думала, что отец вышвырнет его вон. Но… мамы больше нет… и вообще… и ты ведь знаешь, что отец всегда души не чаял в Викторе… ну, он думает, что сможет перетерпеть это. Я думаю, что это убьет отца. Ради бога, Кира, приходи почаще. Ты ему нравишься». * * * Так как будущего у них не было, то жили они сегодняшним днем. Бывали дни, когда Аео часами не отрывался от книги и почти не говорил с Кирой, а когда заговаривал, то в его улыбке прорывалось горькое бесконечное презрение к себе, к миру, к вечности: Однажды Лео напился; он навалился на стол, уставившись на разбитый стакан, который лежал на полу. — Лео! Где ты это нашел? — Занял. Занял у нашей дорогой соседки, товарища Мариши. У нее всегда полно. — Лео, зачем ты это делаешь? — А почему мне этого не делать? Почему? Кто в этом чертовом мире может мне сказать, почему я не должен этого делать? Но бывали дни, когда спокойствие вдруг очищало его глаза и улыбку. Он ждал Киру с работы и, когда она входила, спешил ее обнять. Они могли просидеть весь вечер, не говоря ни слова, их присутствие, взгляд, пожатие руки, словно наркотическое вещество, придавали им уверенность, заставляли забыть о следующем дне, о всех следующих днях. Рука об руку гуляли они по тихим светлым улицам весенними белыми ночами. Небо было как матовое стекло, отсвечивающее сиянием, которое шло не от солнца, а от какого-то другого светила. Они смотрели друг на друга, на неподвижный, бессонный город, залитый этим странным светом. Он прижимал ее руку к своей, и когда они оставались одни на длинной, пустой, освещенной первыми лучами солнца улице, он нагибался и целовал ее. Шаги Киры были твердыми. Впереди ее ждало слишком много вопросов; но здесь, рядом с ней, было то, что придавало ей уверенность: его прямое, сильное тело, его длинные худые руки, его надменный рот с высокомерной улыбкой, которая отвечала на все вопросы. И иногда ей становилось жалко этих бесчисленных, безымянных людей, что жили вокруг них, которые лихорадочно искали какого-то ответа, сминая в своих поисках других людей, возможно, даже ее саму; но Киру невозможно было смять, потому что она знала этот ответ. Ей не нужно было гадать о будущем. Этим будущим был Лео. * * * Лео с каждым днем становился все бледнее и все молчаливее. Голубые вены на его висках были похожи на прожилки мрамора. Он непрерывно кашлял, задыхаясь. Он принимал лекарства от кашля, которые не помогали, и отказывался сходить к врачу. Кира часто встречалась с Андреем. Она спросила Лео, не возражает ли он. «Вовсе нет, — ответил он ей, — если он — твой друг. Только не приводи его сюда. Я не уверен, что смогу бить вежливым с… с одним из них». Она не приглашала Андрея к себе домой. Она звонила ему по воскресеньям и весело улыбалась в трубку: «Хочешь увидеть меня, Андрей? В два часа в Летнем саду — вход со стороны набережной». |