Книга Женский портрет, страница 81 – Генри Джеймс

– Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, дорогая, – заметила графиня, проводив их взглядом и обращаясь к мадам Мерль, – если я скажу, что не поздравляю вас.

– Охотно, так как понятия не имею, с чем меня надо поздравлять.

– Кажется, вы составили маленький план и весьма им довольны? – и графиня кивнула в сторону удалявшейся пары.

Мадам Мерль посмотрела в том же направлении, затем перевела безмятежный взгляд на собеседницу.

– Знаете, я как-то никогда не могу понять вас до конца, – заметила она с улыбкой.

– Когда хотите, вы лучше любого другого умеете все понять. Просто вы сейчас не хотите.

– Вы говорите мне такие вещи, какие никто себе не позволяет, – ухо, но беззлобно возразила мадам Мерль.

– То есть то, что вам не по вкусу? А Озмонд? Разве он всегда гладит вас по шерстке?

– В том, что говорит ваш брат, всегда есть смысл.

– Да, и подчас весьма ядовитый. Если вам угодно подчеркнуть, что я не так умна, как он, право, вы напрасно думаете, будто ваша уверенность в этом меня огорчает. Однако вам куда полезнее понять, о чем я говорю.

– Зачем? – спросила мадам Мерль. – Какой мне в этом прок?

– А затем, что, если я не одобрю ваш план, вам стоит об этом знать: мое вмешательство может оказаться опасным.

Судя по виду мадам Мерль, она, возможно, готова была признать уместность таких соображений, но уже в следующее мгновение последовал невозмутимый ответ:

– Вы считаете меня более расчетливой, чем оно есть на самом деле.

– Я считаю – плохо не то, что вы рассчитываете каждый свой шаг, но что ошибаетесь в своих расчетах. Вот как сейчас.

– Вам, верно, пришлось самой немало рассчитывать, чтобы прийти к такому выводу.

– Нет, у меня не было времени. Я вижу эту девушку впервые. – сказала графиня. – Просто меня вдруг осенило. Она пришлась мне очень по душе.

– Мне тоже, – заметила мадам Мерль.

– У вас странный способ выражать свои добрые чувства.

– Помилуйте! Ведь я дала ей возможность познакомиться с вами.

– Это, разумеется, далеко не худшее из того, что с ней может случиться, – прострекотала графиня.

Некоторое время мадам Мерль молчала. До чего же дурно воспитана эта графиня, какие низкие у нее понятия! Впрочем, это давно известно. И, не отрывая взора от лиловевшего вдали склона Монте Морелло, мадам Мерль погрузилась в раздумья.

– Моя дорогая, – сказала она, наконец, – советую вам не волноваться понапрасну. Дело, на которое вы намекаете, касается трех людей, которые знают, чего хотят, куда лучше, чем вы.

– Трех? Вас и Озмонда, конечно. А что, мисс Арчер тоже знает, чего она хочет?

– В той же мере, в какой и мы.

– В таком случае, – сказала графиня, просияв, – если я объясню ей, что в ее интересах сопротивляться вам, она сумеет отбиться.

– Отбиться? Какое грубее выражение! Разве ее пытаются принудить или обмануть?

– Вполне возможно. Вы на все способны – вы и Озмонд. Озмонд сам по себе – нет, вы сами по себе – тоже нет, но вместе вы опасны – вроде какого-нибудь химического соединения.

– Стало быть, вам лучше оставить нас в покое, – улыбнулась мадам Мерль.

– Я и не собираюсь до вас касаться, но с этой девушкой я поговорю.

– Бедная моя Эми, – проворковала мадам Мерль. – Что за вздор вы забрали себе в голову!

– Я хочу ей помочь – вот что я забрала себе в голову! Она мне нравится.

– Я не уверена, что вы ей нравитесь, – сказала мадам Мерль, помолчав.

Блестящие глазки графини расширились, лицо исказила гримаса:

– А вы и впрямь опасны – даже сами по себе!

– Если вы хотите, чтобы она хорошо относилась к вам, не оскорбляйте при ней вашего брата, – сказала мадам Мерль.

– Полагаю, вы не станете утверждать, что, поговорив с ним два раза, она влюбилась в него.

Мадам Мерль кинула быстрый взгляд на Изабеллу и хозяина дома. Он стоял лицом к гостье, прислонясь к парапету и скрестив на груди руки, а она, видимо, была поглощена не только созерцанием ландшафта, хотя и не отрывала от него взор В тот миг, когда мадам Мерль посмотрела на нее, Изабелла вдруг потупила глаза; она слушала, возможно, с некоторым смущением, опираясь на ушедший острием в землю зонтик. Мадам Мерль поднялась со стула.

– Да, я убеждена в этом! – заявила она.

Обтрепанный слуга, тот самый, за которым посылали Пэнси, совсем еще мальчик, – его ливрея так выцвела и весь облик был так своеобразен, что, казалось, он возник из неизвестного наброска старинного мастера, где его «запечатлела» кисть Лонги [106] или Гойи, [107] – вынес столик и поставил его на траву; затем возвратился в дом и снова появился уже с чайным прибором, еще раз исчез и вернулся с двумя стульями. Пэнси, с живейшим интересом наблюдавшая за этими манипуляциями, стояла, сложив ручки на своем коротеньком платьице, но не пыталась помочь. Однако, когда стол был накрыт, она тихонько подошла к тетушке.

– Как вы думаете, папа не рассердится, если я сама приготовлю чай?

Графиня осмотрела племянницу нарочито критическим взглядом и, не отвечая на вопрос, спросила:

– Это что – твое лучшее платье, бедное мое дитя?

– Нет, – отвечала Пэнси, – это так, простой toilette для обычных случаев.

– Значит, визит твоей тетки – обычный случай? Не говоря уже о визите мадам Мерль и этой прелестной леди, которая стоит вон там.

Обдумывая ответ, Пэнси очень серьезно обвела глазами всех поименованных особ. Затем лицо ее вновь озарилось светлой улыбкой.

– У меня есть парадное платье, но оно тоже совсем простое. Зачем же мне надевать его, если оно все равно не будет иметь вида рядом с вашим великолепным нарядом?

– Затем, что оно у тебя самое красивое. Ты должна надевать для меня все самое красивое, что у тебя есть. И в следующий раз изволь его надеть. Мне кажется, тебя недостаточно хорошо одевают.

Девочка любовно расправила свою детскую юбочку.

– Зато в этом удобно заваривать чай – разве нет? Вы думаете, папа не станет сердиться?

– Затрудняюсь тебе сказать, дитя. Взгляды твоего отца для меня загадка. Мадам Мерль в этом лучше разбирается. Спроси-ка у нее.